Игра реальностей. Джон

Если что и заставит ее, наконец, одеться и выйти во двор, то будет пустая пачка с надписью «курение опасно для вашего здоровья».

Смешно. А всякие Джоны не опасны? Тупые жизненные выкрутасы не опасны? Сидеть здесь и тонуть в меланхолии, то и дело доходя до мысли о том, чтобы открыть окно и…

Нет. Лучше она будет курить.

А потом соберется силами, выйдет на улицу и найдет нормальный магазин.

Сигарет, хлеба и печенья хватило почти на сутки.

Когда две пустые пачки «Вога» отправились в мусорку, Каська со скрипом решилась – натянула на ноги сапоги, застегнула на груди короткую курточку (скоро понадобится другая – теплая), закрыла за собой дверь, шагнула на гулкую лестничную площадку и вызвала лифт.

И теперь шла, куда глаза глядят, – мимо детского садика, школы, местного ЖЭКа, недостроенного, окруженного забором девятиэтажного здания – на стройке басовито переругивались рабочие-кавказцы.

«Шампунь, полотенце, губку для раковины, жидкость для мытья посуды, – перечисляла она в голове список необходимых покупок. – Потом бы найти супермаркет с одеждой, купить перчатки и шапку…»

Холодало. Ветер с каждым днем делался все пронзительнее, все сильнее щипал за уши, все быстрее проникал под воротник.

Черт, надо было ехать в Сочи…

Так в чем проблема – она ведь может? Снова поехать на вокзал, купить еще один билет, еще раз загрузиться вместе с нехитрыми пожитками в вагон. Только зачем все? Зачем?

Объявление «Требуется официантка» она увидела на деревянных дверях одноэтажного кафе, откуда вырывались на улицу пряные и слишком насыщенные ароматы восточной кухни.

– Обязанности официантки знаешь?

Тетка-таджичка казалась Яне тараканом – большим, ожившим и несправедливо захватившим нал людьми власть.

Нельзя тараканам властвовать – их надо давить. Отъелись, возомнили себя не пойми кем, смотрят на русских свысока.

У тетки были редкие черные волосы, узкие глаза, неприятное лицо и промасленный передник.

– Принести-унести-подать. Можешь?

– Могу.

Каська озиралась вокруг – контингент не самый приятный: низкие коренастые мужики монголоидной наружности, женщин нет, за «барной» стойкой низкорослый, чем-то похожий на Федьку из пиццерии азиат.

– Какая зарплата?

– Это, смотря, что будешь делать. Если только приносить-уносить, то девять тысяч. Если мыть в туалете раковины… и все остальное, тогда выше.

– Так вам нужна официантка или уборщица?

– А с мужчинами ты как – ладишь?

– Что значит «ладишь»?

Таджичка смотрела прямо, не мигая.

Яне не нравилось здесь все: национальность управляющего и персонала, тот факт, что они смеют задавать странные вопросы, что пахнет здесь – в «тараканьей» столовой – сплошной куркумой, барбарисом и стократно использованным жиром, что тетка до сих пор ждет от нее ответа.

– Не лажу, – бросила Каська грубо – умела бы, так до сих пор была бы с Джоном.

В последний раз оглядела неприглядное помещение, резко развернулась на каблуках и зашагала к выходу.

Девять тысяч в месяц за что? За персональный ад? За то, чтобы Золушка гнула спину на узбеков? Нет, спасибо. Увольняюсь, не нанявшись на работу.

* * *

Нордейл. Уровень 14.

Есть стены, которые не перепрыгнуть, моря, которые не переплыть, препятствия, которые с наскока не обойти. А так же есть мыслительные процессы, которые в определенный момент времени не приносят никакой пользы, а потому должны быть отключены.

Именно такой процесс под названием «возвращение из Екатеринбурга» Сиблинг отключал в голове все последние дни и делал это намеренно – знал, что тот даже в пассивном состоянии продолжает работать, как продолжает анализировать ситуацию, вертеть так и эдак, делать выводы его неугомонный мозг.

О том, что их последнюю встречу с Яной придется временно вырвать из сознания, Джон понял в первый же вечер по возвращению домой, когда всего лишь за один час утомился от происходящего по кругу самобичевания: «Я должен был остаться, должен был все объяснить, должен был хотя бы попытаться».

Нет, не мог и не должен был. Потому что в тот момент, стоя спиной к ее двери, он разозлился настолько, что почувствовал, как вокруг начинает трещать материя незнакомого мира, еще менее, как оказалось, устойчивая к его воздействию, чем фон на Уровнях. И останься он для дальнейшего разговора, ее комната, а после стены, потолки и перегородки попросту оплавились бы от нагнетания эмоций, испытываемых тем, кто их и испытывать, по-хорошему, не должен был.

Но Джон испытывал эмоции. И много.

И потому вот уже пятые сутки не позволял себе мысленно перемещаться в чужой мир и вспоминать брошенные в спину слова «я уже в тебе разочаровалась».