– Повторю вопрос еще раз: скажи мне, пожалуйста, причастна ли ты каким-либо образом к тому, что Джон Сиблинг в последние дни несколько… рассеян? Он, знаешь ли, впервые за долгие годы перестал быть хорошим помощником и сделался обычным бесполезным… человеком. И это произошло в тот самый момент, когда я посоветовал тебе «найти занятие по душе» и развлечься. Нет ли здесь связи?
– Прямой… нет.
– А непрямая? – теперь вид «ух, я тебе!» и позу «руки в боки» принял Дрейк. И почему так изменчива жизнь? – Я жду ответа.
Что ему сказать? Выложить все начистоту? Обличить замешанных в процесс Эльконто, Логана и остальных? Признаться, что я занялась сводничеством? О, нет, сам Дрейк редко отвечал прямо и начистоту, и потому исключительной честности дождется едва ли.
– Я не делала его рассеянным.
– Ди…
– И вообще не лезла к нему.
Лезли Фурии.
Брови моего собеседника просели еще глубже к переносице.
– А что – Ди? Что сразу – Ди? Не мог, что ли, Джон сам вдруг измениться и перестать вести себя, как раньше?
– Не мог.
– Мало ли что у него случилось?
– У него никогда ничего не случается. Без чьей-либо помощи.
– А почему сразу – Ди? Мало ли кто ему мог помочь сделаться… рассеянным?
– Мне тут сложный Уровень выстраивать! Нужно держать контуры, работать со сложным типом энергии, быть предельно сосредоточенным, а помощник, которого я сегодня увидел, как будто вовсе и не был Джоном Сиблингом. Разве только внешне.
Внутри меня, однако, что-то ликовало – «Так тебе! Так тебе! Так!…»
– Так нет ли во всем этом твоей помощи?
Тишина.
– Ди?
– А-у-у…
– Хочешь, чтобы я прочитал тебе лекцию на тему стыда?
Я выглядела, как заляпанный зеленкой ребенок, который сидел на ковре перед воспитательницей и продолжал клясться, что он «не помогал разрисовывать на стене траву…»
– …так вот, я прочитаю, если хочешь. Знаешь, что такое стыд? Это страх самого себя. Нежелание показывать себя другим в истинном свете, потому как в этом свете тебя не приемлет даже собственное нутро. И знаешь, что в конечном итоге происходит с человеком, который стыдится себя и своих поступков? Он начинает проживать жизнь в угоду другим людям: одеваться иначе (а что они скажут?), есть иначе (а вдруг меня сочтут свином?), говорить, двигаться, жить по-другому. И все для того, чтобы понравиться не себе, а кому-то. Лебезить, врать, изворачиваться, прогибаться, бесконечно ломать и менять собственное нутро, лишь бы ему всегда говорили «хороший». Пояснить, что происходит с подобной личностью в самом конце? От нее ничего не остается. Ничего своего – все чужое.
– Дрейк, я…
Вот же противный! Всегда найдет пробивающие в защите брешь слова.
– А что – Дрейк? Скажу больше: когда такому человеку удается уничтожить в себе «себя», он начинает этим гордиться – «у меня получилось!», – а после уничтожает других. «Как вы смеете быть собой? Кто вас таких будет любить? Меняйтесь, учитесь быть гибче, обтекаемее – лгите…»
– Дрейк!
– Продолжить?
Тон ехидный, глаза блестят, а на самом их дне засел триумф победы.
– Ладно-ладно! – черт, он был прав! Если уж кого-то в этой жизни и стыдиться, то уж точно не самого себя. Противный урок, но своевременный и нужный. – Да, я причастна к тому, что Джон изменился! Доволен?
И тишина. Я подумала, что тут же посыплется ворох новых вопросов – мол, поясни, расскажи детали – как, что, почему? – но их не последовало. Молчание и еще более хитрая улыбка на губах – у-у-у, непонятный человек!
– Доволен.
Расслабленный котяра после миски сметаны по ту сторону экрана.
– И знаешь, почему доволен?
Я вновь набычилась – ждать выговора или не ждать?
– Не знаю.
– Во-первых, потому что ты сказала правду – мне это важно и еще просто приятно. На правду мало кто способен – сил не хватает. Во-вторых, Джону давно нужна была встряска, и если бы ему ее не устроила ты, я устроил бы ее сам.
Настал черед моих бровей взлететь к линии роста волос.
– Да-да. И поэтому я не буду выспрашивать детали – расскажешь их мне позже, – теперь я просто буду знать, что мой зам не беспричинно съехал с катушек. И что причина у него была.