Отряд ожидал приказаний, все привычно молчали – хмурились, сидели тихо. Вот и он, как старый рассеянный профессор, вместо того чтобы обращаться к аудитории, почему-то смотрел в окно и с удивлением спрашивал себя – почему так хорошо помнит ее запах? Зачем настолько детально запомнил лицо? Почему со смесью робости, изумления и раздражения вспоминает прикосновение – спокойное человеческое прикосновение к его руке? Его. Руке.
Джон двоился, троился, распадался внутри на части – Дрейк все заметил, но ничего не сказал.
За счет чего она вдруг выделилась из толпы, проявив совершенную нечувствительность к его ауре, одно лишь близкое присутствие которой влияло на людей негативно?
Он должен сделать замеры.
Что там по графику у команды – тактическая подготовка, кросс? Пусть займутся чем-нибудь сами, пусть за ними вновь проследят ребята из Третьего отдела, пусть… делают, что хотят.
– Может, вместо спецподготовки по тактике поедете на полигон?
Зашуршали куртки, сменили положение руки и ноги замерших до того членов отряда, зашелестел одобрительный шепоток. Теперь на Сиблинга смотрели не угрюмо, но с удивлением, как на преподавателя по алгебре, который вместо проведения сложной контрольной вдруг предложил всем дать пару кругов по стадиону – физкультура, мол, она всегда полезна…
– Мы только «за»…
– Готовы хоть сейчас.
– Как скажешь.
Они радовались – он видел. А ему было ровным счетом наплевать – тир, полигон, боевая, очередной тест? Лишь бы на нем не присутствовать. Пусть, если хотят, валяются на диванах – в конце концов, они не его проект, а Дрейка.
– Хорошо, езжайте на полигон. Результаты стрельбы попадут в базу, я потом все просмотрю. На данный момент все свободны.
Шепоток перерос в ропоток.
– А результаты тестов на память мы когда узнаем?
Чейзер ощутимо толкнул Аарона в бок – «какая тебе, мол, разница? Пользуйся моментом, болван!» Канн тут же притих.
– Все, мы пошли. Да, ребят? Мы уже пошли…
Первым поднялся со стула Эльконто, за ним, как цыплята под взглядом полусонного питона, к двери прошествовали и все остальные.
«
Когда Джон очнулся и мигнул, в кабинете кроме него никого не было.
Раньше Яна никогда не сетовала на отсутствие родственников: нет матери – нет нравоучений. Нет отца – нет чтения морали. Нет бабушек, теть, братьев и сестер? Меньше слухов, пересудов и сочиненных о тебе же небылиц.
А теперь впервые в жизни жалела о том, что совсем одна. Ей бы – да-да – бабушку в каком-нибудь «Барабинске» – села бы на первый же поезд и укатила бы в деревню. Пожила бы среди коров, покосившихся деревянных стен, запаха жареной картошки и вышарканных пледов на стене. Потерпела бы и сплетни, и ворчание – что угодно потерпела бы, – лишь бы хоть на минуту почувствовать себя в безопасности, лишь бы не по знакомой дорожке на работу, где…
Нет, знакомый зуд «слежки» с того дня больше не возникал, но одной-единственной встречи хватило для того, чтобы она стала настоящей невротичкой: постоянно озиралась по сторонам, пристально вглядывалась в лица посетителей и звенела, как перетянутая и готовая в любой момент лопнуть струна.
Нет, так жить нельзя. И уехать некуда.
А, может, просто укатить, куда глаза глядят?
Но сбережений нет ни на билет в «прекрасное далеко», ни на первоначальный съем жилья в незнакомом месте, ни даже на новый Глок, о котором Каська всякий раз теперь думала с тоской.
«Погнул. Выкинул и погнул…»
Без Глока она чувствовала себя голой. Кто-то становится неуверенным без каблуков, кто-то со слишком глубоким вырезом декольте, кто-то тушуется, оставшись без трусов и бюстгальтера, а она чувствовала себя обнаженной, лишившись оружия.
Старое не вернешь, новое не купишь.
Дерьмо.
Тот пистолет так и не нашли. Или нашли, но отпечатки смазались – так или иначе, из полиции за ней никто не пожаловал. Легче ли? Полиция – не худшее на свете зло. Куда хуже сумасброды, психопаты, безумцы и преследующие одиноких девиц маньяки, а в том, что она повстречалась именно с маньяком, Яна не сомневалась – он следил за ней, следил целый день. Не увидел на улице случайно, не наткнулся взглядом в баре – он ждал ее.
А после попросил потрогать за руку и выбросил на парковке.
Чертов псих.
Ей хотелось не просто уехать – ей хотелось стать невидимкой, натянуть на лицо маску, а на голову лыжную шапочку и навсегда, как какому-то преступнику, затеряться в толпе.