Жопа. Везде одна большая сплошная жопа. И почему у нее нет денег, чтобы нанять телохранителя? Тому бы не пришлось объяснять, что можно, а чего нельзя делать у подъезда, чего ожидать стоит от клиента и тем более того, где не требуется переступать должностные рамки. Заплатил – получил сервис.
Черт, самой что ли стать телохранителем?
Средства, опять же…
Яна умывалась – скрипели от злости зубы. Ей опостылело это вечно бедняцкое существование, эта комната, поганые пьяницы-соседи, гопники на крыльце по вечерам. Опостылели утренние покатушки в холодном трамвае, отсутствие теплой одежды, сношенные сапоги. А еще ее до тошноты утомили все до единой рожи покупателей, красный фартук, маленькая зарплата, запах пиццы и прилипшая к губам, словно потрепанная клейкая лента, фраза «чем я могу вам помочь?»
Почему «чем-то» помогать всегда должна она? Почему еще никто и ни разу ничем не помог ей? С рождения, б№я, – со дня номер один – и по сегодняшний момент.
Выходя из дома, она ненавидела собственную жизнь – все до единого мелкие и крупные ее аспекты.
С квартирой вышло просто – он заметил на столбе объявление: «Жилье на сутки».
Позвонил (благо, к этому моменту успел обзавестись телефоном и местной валютой), договорился о встрече с владельцем жилплощади, бегло осмотрел уныло и неприглядно обставленную двушку, пропустил мимо ушей слова: «…лучше за эту цену не найдете» – отсчитал из толстой пачки несколько купюр, получил ключи и отбыл.
Джон мог бы поступить иначе – отключить надоедливого хозяина щелчком пальцев, вынести того (потерявшего память о том, что владеет какой-либо собственностью) во двор и уложить на лавку – все: живи – не хочу, – но предпочел «не грубить».
Ни к чему пока следить в чужом мире – рано.
Чемоданчик он предусмотрительно оставил в комнате, которую здесь щедро именовали «залом»; машину снова сменил.
И теперь, сидя в темно-синей Тойоте, зорко наблюдал за трамвайной остановкой, куда «цель» должна была прибыть через минуту-другую. По крайней мере, так показывал нацепленный на нее энергетический маячок.
А маячок никогда не ошибался.
Ей вновь мерещилась слежка.
«Дура, загнанная и запуганная дура! Ну, какая с утра слежка? На улице ни души…»
Но затылок зудел от тревоги – Яна то и дело озиралась: замер пустой двор, покачивались на ветру высокорослые розовые цветы на длинных стеблях (она никогда не знала их названия), шумел за гребнем из пятиэтажек проспект.
От внезапно вынырнувшего из подсобки дворника Каська шарахнулась, как от призрака, – пока шла-тряслась по тропинке между детскими качелями, долго не могла успокоить шумное дыхание и разогнавшийся, как у бегуна, пульс.
Все, еще один двор и остановка – все привычное, знакомое, почти родное.
Вечером она, наверное, позвонит Виталику.
Оглянуться на ряд припаркованных вдоль дороги машин ее заставила интуиция – не иначе. Поворот головы; взгляд уловил открывающуюся дверцу с водительской стороны, а следом мысль: «
А после из салона показалась обутая в черный ботинок нога, штанина серебристого цвета, куртка из того же самого материала, что и брюки, и время вдруг застыло.
«
Ноги дернулись и побежали сами.
ОН.
Яна бросилась к стоящему за пустынной остановкой такси – старенькой белой семерке с приделанной на крыше фарой в шашечку.
– Спасите! Помогите!
Почти что вырвала скрипучую дверь, захлопнула ее с такой силой, что вздрогнул пропахший сигаретным дымом салон и проснулся дремавший до того под сальной кепкой на лице водитель.
– Эй, очумела совсем?
– Поехали-поехали! Скорее поехали!
– Да куда поехали-то? Чего ты так кипишишься?…
– Я много заплачу! ПОЕХАЛИ!
– Эй! Перестань дергать меня за плечо! Психопатка!
Но Яна его не слышала. Словно обкуренная, словно вынырнувшая из дурного сна и вдруг осознавшая, что это вовсе не сон, она трясла плечо водителя с такой силой, что трещала чужая куртка.
– Да отпусти ты! Больная что ли?
– Пожалуйста, поехали! Спасите… – скулила неестественно бледная пассажирка.
А маньяк, тем временем, приближался – шел уверенно, быстро, но не бежал и напоминал ей… Терминатора.
– Он меня убьет…
– Да кто убьет-то?