Внутренний голос пришлось унять.
Так, спокойно – вдох-выдох, вдох-выдох.
– Почему тебе так важно, чтобы я тебя поцеловала? – нужно забыть о деньгах, дело не в них – в чем-то еще. Она ведь понимает, что нечто важное – может быть, самое важное – осталось за кадром, несказанным и утаенным. – На эти деньги ты можешь снять проститутку. Не одну – пять-десять проституток.
– Не могу, – ответили ей спокойно.
– Можешь.
– Не могу.
И тишина. Сидящие друг напротив друга отражения мужчины и женщины в выпуклом экране телевизора.
– Почему не можешь? Ты, вообще,… давно был с женщиной?
– Давно.
«Насколько давно?» – хотелось спросить прямо, но не позволила вдруг проснувшаяся совесть; до ломоты в суставах хотелось курить.
– Очень давно, – ответили на невысказанный Каськин вопрос прямо.
«Почему?»
Этот вопрос она тоже не рискнула задать вслух – не захотела напоминать себе беспринципную, лезущую в чужую душу грязными пальцами особу. Пусть даже в такую странную душу, как у сидящего напротив человека.
На невидимой доске ведения счета это добавило ему очков – нарисовало на стороне противника жирный плюс.
Что-то во всей этой картине – их встрече, диалогах, поведении – не клеилось. Что-то важное. То, как они «познакомились», как в первый раз разговаривали на парковке, как ее дважды запихнули в машину, а затем привезли в эту квартиру. Зачем все это? Для чего? Яна чувствовала, что в ее голове скрипят и не стыкуются друг с другом детали от, по крайней мере, десяти разных головоломок. И ключ к решению загадки крылся в нем – в мужчине напротив.
– Хорошо, может быть, ты права. И нам стоит поговорить.
– Поговорить нам стоило с самого начала, – фыркнула Каська и подумала о том, что неплохо было бы поужинать – запихнуть в рот что-нибудь съестное. Хоть что-нибудь. Однако при мысли о беляшах аппетит поспешил ускользнуть – хватит с нее на сегодня фаст-фуда.
– Как тебя зовут? – спросила она, не особенно надеясь на ответ, однако тот прозвучал.
– Джон.
– Ты – американец?
– Американец? – мужчина в кресле удивленно моргнул, на пару секунд ушел в себя, будто считывал с невидимой «википедии» нужную информацию, и покачал головой. – Нет, я не американец.
– Просто имя такое…
– Американское?
– Да.
– Может быть. Не знаю. Это не важно.
Он все больше казался ей «нормальным». Задумчиво пожевал губу, зачем-то посмотрел на собственные ладони – сначала на тыльную их сторону, затем на внутреннюю, – перевел взгляд серо-зеленых глаз на нее.
– Ты уже поняла, что я не такой, как все?
– Издеваешься? – вновь вернулась и язвительность, и ироничность. «Все» не похищают девчонок с улицы, не увозят их к черту на кулички, не просовывают руки… сквозь стекло, чтобы открыть дверцу запертой машины.
Не мнут Глок, как пластиковую игрушку.
– Тебе не показалось.
Мужчина, назвавшийся Джоном, покачал головой – прочитал ее мысли? Невесело улыбнулся, вновь о чем-то задумался. И вдруг впервые, вырвав ее из изумленного молчания, назвал по имени:
– Яна, я приехал издалека. Здесь, – заминка, – в твоей стране, я нахожусь впервые.
– Путешествуешь?
Она отчего-то занервничала. Забоялась услышать продолжение – напугалась того, что по какой-то причине не сможет понять или принять то, что там прозвучит – попросту не поверит.
– Нет. Я приехал из-за тебя.
Курить хотелось все сильнее. Мятая пачка ментоловых сигарет лежала в сумочке – достать бы, задымить.
– Можно… я покурю?
– Не стоит. Не до того, как мы договорим и решим – ты решишь, – что делать дальше.
Она обреченно кивнула – ладно, еще покурит, успеет. И он прав: ведь если речь идет о поцелуе, зачем пахнуть табаком?
Джон, тем временем, обдумывал, что сказать дальше. Решал, сразить ли ее маткой-правдой наповал или же разойтись в пространных объяснениях? Тишина все длилась; на улице кто-то выгуливал собаку – большую, судя по низкому хриплому лаю, шавку. От соседнего дома доносилась музыка – оставшиеся без родителей подростки закатили вечеринку.
– Я не местный – это ты уже поняла. Не вдаваясь в лишние подробности, просто скажу, что там, где я живу, люди – не все, но некоторые, – развились куда сильнее и основательнее других.