Игра реальностей. Джон

Ей вдруг, несмотря на остатки страха и шока от растворенных кружек, стало любопытно. Ведь он красивый мужчина – красивый. По-своему привлекательный, особенно когда не похищает ее, не привязывает к креслу и не опутывает проводами – хотя, теперь объяснимо и это, – ведь он, наверное, страдает?

А будь она сама «такой же», страдала бы? Конечно. И если бы вдруг узнала, что «где-то там» существует один-единственный человек на всем белом свете, способный выдерживать ее прикосновения, как поступила бы?

В первую очередь отыскала бы его. Присмотрелась. Если бы он ей понравился, постаралась бы познакомиться, а после подумала бы о сближении – ведь к тому моменту она бы явно истосковалась по ласке, по тому, чтобы быть «с кем-то».

А если бы он не согласился?

Попыталась бы уговорить.

А если бы не согласился совсем?

Настояла бы – ведь он ей нужен.

А если бы тот не поддался уговорам?

Пришлось бы сделать так, чтобы поддался… Даже временно похитить, если нужно. Чтобы все объяснить.

А после она, наверное, тоже захотела бы вспомнить, каково это – целовать кого-то? И чтобы не насильно, чтобы человек захотел сам, чтобы приблизился к ней. Наверное, – эта мысль удивила ее больше всех предыдущих, – она бы даже согласилась… ему… за это… заплатить.

Картинка вдруг сложилась. Вся, без остатка.

Яна взглянула в лицо Джона и ровно, как киллер, только что получивший задание, деловито попросила:

– Выключи свет. Оставь зажженным только ночник.

С удивлением услышала хрипотцу в собственном голосе. Поспешно добавила:

– И если я скажу «нет», ты остановишься.

– Я остановлюсь.

С секунду на нее смотрели с непонятным выражением на лице – смесью недоверия, удивления и скрытой радости, – затем поднялись и направились к выключателю.

Основной свет в комнате погас.

Она подходила к креслу медленно и не спеша – нет, не с опаской, но с волнением, с внутренней дрожью. И больше совсем не чувствовала себя проституткой – скорее, школьницей, которую впервые позвал «за угол» мальчишка из старшего класса.

Знала: «сейчас они поцелуются», и от этого нервничала. Это глупый процесс – предвкушать, какими на вкус окажутся чьи-то губы, понравится ли ей, затопят ли эмоции…

«Если не понравится, просто отстранюсь. Уйду, забуду все, что здесь было…»

Джон продолжал смотреть на нее странно – вроде бы пристально, но в то же время настороженно, как будто боялся, что в любую секунду девчонка передумает и очередного шага вперед не сделает. Сбежит.

Яна не сбегала.

Горел в углу торшер; выжидательно смотрел незнакомец.

«Пусть только не торопит. Не хватает, не тискает, не обнимает…» – ей будет сложнее, если проявится чужой напор, ей требуется время.

Она приблизилась к нему вплотную – сначала хотела просто наклониться, потом поняла, что будет неудобно, и потому, подумав,… села на колени.

Мужчина на некоторое время, как человек, совершенно не привыкший к тому, чтобы его «зону комфорта» кто-то пересекал, задержал в легких воздух, затем медленно выдохнул. Вперед не подался, жадности и нетерпеливости не проявил – держался.

Ей это нравилось. Он вел себя правильно – правильно для человека, который давным-давно привык быть один, – не прокалывался на мелочах, соответствовал выбранной роли или же рассказанной о себе правде.

Чужая комната, приглушенный свет. Тихое дыхание двоих и от напряжения трещит воздух.

От Джона приятно пахло – почти неуловимо, тонко, терпко, по-мужски изящно. Яна подалась вперед – теперь от одних губ до других осталось не больше нескольких сантиметров, – взглянула в серо-зеленые глаза, в очередной раз почувствовала, как сильно волнуется и попросила:

– Закрой.

Ему не хотелось – она чувствовала. Ему хотелось не только чувствовать, но и видеть – запоминать детали.

– Закрой глаза, – надавила. И веки напротив прикрылись. – И так пока сиди.

А после наклонилась вперед.

Она ожидала чего угодно: слишком сухих губ, слишком влажных, слишком холодных или горячих. Слишком мягких или же наоборот – неприятно твердых. Несвежего дыхания, отсутствия в собственном теле отклика, того, что ее все-таки притянут к себе жадные руки – заставят наклониться, слишком сильно прижмут, начнут «рыскать» в поисках застежки бюстгальтера.

Но чего она НЕ ожидала, так это того, что моментально… провалится, будто бы потонет в странной дымке, наполненной медленно закипающей страстью.

Поцелуй, один поцелуй – мягкое осторожное касание – ничего особенного, – а у нее вдруг закружилась голова. Тело охватила мелкая и почти незаметная дрожь; к человеку в куртке совершенно неожиданно захотелось прижаться, ощутить его лучше. Крепкая мужская грудь, спокойно лежащие на подлокотниках руки и рот – рот, от которого ей не хотелось отрываться. Странные губы – не слишком напористые, но манящие, обманчиво податливые, притягивающие к себе магнитом.