Игра с джокером

Федор вдруг выпрямился.

— На пуговице не было отпечатков пальцев! — сказал он. — А ведь вырвана с мясом была, якобы в борьбе…

Генерал вряд ли был в курсе, что за пуговица — но и не стал этого выяснять. Основное он понял.

— Где сейчас эта пуговица? — спросил он.

— В лаборатории, — ответил Федор.

Генерал взял одну из своих телефонных трубок.

— Алло, лаборатория? Пуговица, которую вам передал полковник Сметников, у вас? Вы можете её разломать? Да, разломать, к чертям собачьим!.. Исполняйте. Жду.

Он ждал минуты две. Потом выслушал ответ.

— Неважно, откуда я знал! — сказал он в трубку. — Доставьте эту штуковину Якову Ильичу, он разберется, — положив трубку, он обвел всех взглядом. — Вот так. вы сами все слышали. Не подвел тебя твой нюх, полковник.

— Ужас! — Федор провел рукой по лбу, как будто вытирая пот. — Хорошо, я сразу отослал её на экспертизу. Ведь если б она завалялась у меня в кармане…

На самом деле, она никак не могла бы заваляться у него в кармане, подумал Андрей: полковник был профессионалом до мозга костей и никогда не замешкал бы с отправкой в лабораторию любых вещественных улик.

— Откуда эта пуговица? — полюбопытствовал Яков Ильич.

— Из Имжей, — ответил Федор.

— Если слежку вели за кем-то в Имжах, значит, и принимающее устройство находится там, — сказал Яков Ильич. — Тут вы в любом случае были в безопасности. От такого передатчика сигнал даже на двадцать километров не принимается, а между нами и Имжами все пятьдесят. Так что даже если бы пуговица была у вас в кармане, они бы все равно не услышали ни вашего разговора с адвокатом, ни других разговоров, которых им не стоило знать. Можно, конечно, «вести» передатчик, следуя за ним или передавая от одного приемника к другому — но я сильно сомневаюсь, чтобы в данном случае было так.

— Есть ещё одно, — сказал полковник. — Лишний труп.

— Что за лишний труп? — спросил генерал.

Федор доложил — коротко и четко.

— Да, было бы только логично попробовать связать этот лишний труп и передатчик, — сказал генерал. — В общем, работы на всех хватит… Но сперва нам стоит отпустить нашего друга, от души его поблагодарив.

Андрей понял, что дальше предпочитают обходиться без него, и что есть вещи, о которых ему знать не следует.

— Постой, я попрошу, чтобы тебя на машине доставили, — сказал Федор, когда Андрей поднялся со стула.

Это оказалось совсем нелишним. После всего напряжения и всех потрясений Андрей двигался словно в тумане. Его общее состояние было сродни состоянию человека в начале гриппа — даже озноб его периодически пробирал.

Он мечтал только о том, чтобы добраться до своего диванчика и на какое-то время вытянуть ноги. Учительницу навещать теперь не имеет смысла, к закрутившемуся расследованию его вряд ли привлекут, так что весь вечер он свободен, и проведет этот вечер очень тихо…

Но дома его ждал ещё один удар.

— Это ты? — сказала тетя Таня. — А я решила, что Ленька.

— Его до сих пор нет? — Андрей поглядел на часы. Было около половины пятого.

— Да. Опаздывает почти на час. Ума не приложу, куда он делся.

— Может, загулялся с одноклассниками?

— Но он ведь знает, что я волнуюсь!

Андрей обессилено опустился на табуретку при входе.

Только не это, мысленно взмолился он, только бы не это, только бы Ленькино опоздание не имело ничего общего со всеми грянувшими событиями!..

И тут зазвонил телефон.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

«На сей раз мы едем не в «профсоюз», а прямиком в букинский особняк, за глухую эту трехметровую кирпичную ограду. Шипов ворота сам открывает, но возле ворот человек высунулся, поглядел, кто едет, и успокоился. Мы въезжаем, останавливаемся, я из машины вылажу, голову запрокидываю, прикидываю: ничего себе хоромы, полк не полк, а батальон разместить можно. И всюду всякие фигушечки-завитушечки, тут флюгер, там лепнина, там кирпичная кладка узором идет, там решетки витые или цветное стекло вставлено в верхнюю, полукруглую такую, часть окна. Словом, наворочено, не приведи Господь!

И Букин тут же выходит, встречает меня.

— Очень рад, что вы так быстро приехали, Михаил Григорьич, — говорит. — Давайте в дом пройдем.

И ведет меня через комнаты, в которых танцевать можно.

— Знатный дом, — говорю, по сторонам головой вертя да скользя по паркетам.

— Эх! — отвечает он. — Воспоминание о прежней хорошей жизни. Раньше, как завод работал, так и директорская зарплата была такая, что можно было вот такой хороший дом поставить. А сейчас даже на уход за этим домом всех моих денег не хватает, еле тяну, но жалко продавать, потому что сроднился я с ним…

Я никак в толк не возьму: и чего он плачет, прибедняется, неужто ждет, что я ему поверю? А потом меня осенило — он и не рассчитывает, что я поверю в его нищету и трудности, а плачется так, по привычке. По инерции, так сказать, чтобы из образа не выпасть.

Так вот, заходим мы с ним в кабинет такой, с одной стороны с полукруглым выступом, где большое окно, и со столиком, где уже всякая закусочка приготовлена.

— Садитесь, — говорит он мне. — А я сейчас достану, из-за чего я вас пригласил.