– О, великая Сафо, мать сотен прекрасных стихов о любви! Тебе ли не знать, что нельзя любить за что-то? Если же ты спрашиваешь, что я ценю, что нахожу в нём – так пожалуйста, я готова держать ответ перед тобой и капризными богами Кадата!
Я ценю его именно за то, что он такой и никакой другой. Мне не нужен рыцарь и защитник, который закроет меня собой, словно маленькую девочку. Мне не нужен романтик – он источник моего вдохновения, а не наоборот. Мне не нужно быть обласканной и обеспеченной, мне не нужен покой сытого и одомашненного зверя, ибо мой дом это хаос, эгоистичный и расчётливый. Мне не нужно его окольцовывать – ибо я не имею права кем-либо владеть и не желаю, чтобы владели мной. Но рядом с ним… – я задумываюсь, встречаясь с ним взглядом, и выпаливаю:
– Когда я рядом с ним, я готова свернуть горы, колонизировать Венеру – да что угодно! Когда я с ним, мне просто не предоставляется возможности почувствовать себя девушкой – и от этого я становлюсь сильнее! Мне нравится то, во что я превращаюсь рядом с ним, это и правда я, настоящая! И путь ему не нужен ни мой ум, ни моё тело, до тех пор, пока жива моя любовь, пусть же он будет моей Беатриче, что дарит мне вдохновение, моей Лючией, заставляющей стремиться к высоким идеалам, моей Батшебой, чья красота украшает мои мысли в жаркие летние ночи! Я согласна не получать ничего, ведь я имею самое прекрасное из всего, что может пожелать смертная женщина: факт того, что я знаю его, и о какое счастье, что он есть на Земле, тот, кого я никогда не назову «моим» и от этого ещё более желанный и восхитительный!.. А теперь я готова идти дальше.
– Великолепно, – такое чувство, будто Сафо точно знала, когда я закончу, – Думаю, тебе стоит посвятить ему оду, раз, по твоим словам, он этого заслуживает. Что скажешь, отпустить его?
– Отпусти. Я всё сказала, дай ему спокойно спать.
– Любопытно, сможет ли после такого… Как думаешь, если я превращу его в зверя, как быстро он убежит? – внезапно спрашивает Сафо.
– Не знаю, – с кристальной честностью отвечаю я. К своему глубочайшему (или не очень) презрению мне интересно.
– Дай-ка подумать… Ап! – она щёлкает пальцами у его макушки, и на землю тут же неловко опускается… кабарга.
– А теперь – кыш отсюда!
В каждом человеке заложена система эвакуации, так что особо он не противится, когда ноги соглашаются вывести его в более привычную среду обитания. Прыжков через восемь он оглядывается, но нас уже разделяет туман, превращающий в ничто даже силуэты.
– Что ж, вы попрощались, – напоминает Сафо, – И теперь твоя мечта исполнится. Съешь фрукт, что у меня в руке, и запей водой из подземного источника.
– Имя.
– Что?
– Новое имя, – я вздёргиваю бровь, – Демоническое. Не терпится добавить к списку ещё одно.
– Да, разумеется… После посвящения… И после того, как ты погасишь это.
Я согласно выворачиваю голову, чтобы узнать, что она имеет в виду. Неужели я что-то не погасила? Так и есть. Крошечное зёрнышко. Надежда.
Как… странно. И в то же время это единственное светлое пятнышко на моём потемневшем теле.
– Что ж, – я прикрываю маленькую искру ладонью, ощущая её тепло, и поднимаю глаза на Сафо.
– Есть, что сказать перед тем, как перестанешь быть частью рода человеческого? – спрашивает она.
– Да… определённо, – на моём лице росчерком метеорита появляется улыбка, и я выпаливаю, – Бабуин!
– Чт…
Моё тело не подводит и вовремя понимает, что к чему, когда я, словно легендарный Сунь У Кун, укравший персики из Небесного сада, запрыгиваю Сафо на плечо и вытаскиваю фрукт из её рук. Кусаю мякоть. И тут же жадно глотаю, перелезая через голову жрицы и шмякаясь на подходах к Кадату.
– Стой!! Не смей! – кричит поэтесса скорей в изумлении, нежели в ярости, но поздно. Я мчусь на четвереньках вперёд и вперёд, а звёздочка на моей чернильной груди горит и переливается, словно Сириус ясной ночью.
Массивные ступени ведут наверх. Мои задние лапы подкашиваются, слюна становится терпкой. Так и есть. Фрукт был отравлен. Они обманули меня… Не на того напали!
В глазах двоится и троится, между лопаток поселяется предательская дрожь, но я карабкаюсь, волоча отказавшиеся двигаться дальше ноги, которые с глухими ударами бьются о монолиты из чёрного оникса. У меня нет сил удерживать облик – и моё тело снова становится человеческим. Я точно не знаю, чего хочу, но где-то там, за ступенями, наверху, туман редеет и рассеивается.
Моё зрение сужается до тоннеля, а перед глазами плывут радужные пятна, когда я последним рывком взволакиваю себя на уступ… и не падаю. Дышу с хрипами, изо рта течёт пена, но…
Вот он Неведомый Кадат. Просто огромен. Моё остывающее сознание просто не в состоянии обработать эти нечеловеческие формы, все эти спирали, немыслимые углы и системы точек.
А ещё я вижу обитателей города. Они вьются надо мной, похожие на спонтанно меняющие форму цветастые ковры. Капризные боги мира сновидений.
– Выкусите… подонки, – выдавливаю из себя я, чтобы как раз после этого плюхнуться на измазанный слюной пол.
И, уже уткнувшись в кровь, яд и грязь, услышать, как они смеются.