Игра с химерами (СИ)

Вот, значит, как. Я в мире снов, сознание носителей которых не способно на походы по вирту. И я только что оказалась в реалиях служащей средней руки, которая видит кошмар со стопкой бесконечных бумаг и подгоняющим к подвигам начальством. Я присматриваюсь – и сквозь оболочку пузыря вижу жалко скрюченный за столом хрупкий силуэт. Плохо. Чем сон нестабильнее, тем легче Мигрирующим пробраться в её подсознание и начать пожирать страх.

Сзади намечается ещё один пузырь, и я понимаю, откуда он берётся – так надуваются стебли той самой странной травы, что встретила меня на входе в этот мир.

– Уфр.

Мне навстречу небрежно ковыляет создание, похожее на муравьеда. Оно задумчиво проводит языком по промежуткам между травинками. Местный, я полагаю. Надо будет потом его зарисовать. Падальщик, ест жухлую траву, освобождая место для свежих ростков. Очень сомневаюсь, что он кажется аппетитным для Мигрирующих Охотников, не то с его медлительностью и неповоротливостью он уже давно был бы съеден. Однако в этом месте он похож на банку шпрот, по непонятной причине оставленную среди шикарного стола, полного чёрной икры, рябчиков и трюфелей. Подфартило парню, что сказать.

Кстати об Охотниках… Нет. Никаких хлопков крыльев или голодных воплей. Судя по всему, подфартило и мне. Я делаю пару шагов – стебли травы не хрустят.

Так что я просто пускаюсь в странствие по этому необычному уголку вирта.

Снов людей больше всего; меньше всего снов крыс и кошек, да некоторых птиц вроде воронов: они ходоки от рождения. Мне случалось видеть их в самых неожиданных местах, небрежно чистящих шерсть или перья, пока вокруг разрывается пространство или идёт охота на колоссальных чудищ. Пожалуй, есть какое-то название для дримеров-животных. Надо как-нибудь выяснить.

Сны людей вызывают у меня печаль.

Очень часто это просто отголоски рабочего дня и его проблем. Отчёты, смены, встречи, надрывающийся телефон. Если оболочки их дрём истончатся до предела, любому Мигрирующему даже не придётся прилагать особых усилий, чтобы проникнуть внутрь.

И вот, когда мне уже кажется, что ничего интересного здесь нет, я нахожу чудо.

Сфера переливается, будто светлячки под матовым стеклом. Там нет слов. Это чувства. Эмоции. Страх, робость, эйфория и…

Любовь. Это первая любовь подростка. Я знаю, что это всего лишь недооформленный сексуальный импульс, но эта наивность и отсутствие опыта, эта едва осознаваемая радость, эта сладкая щемящая боль наполняют меня восхищением.

Мне это незнакомо. Моё тело не влюблялось так рано. Жаль, что этого не случилось. Возможно, такая любовь стала бы приятным воспоминанием, а не зудящим шрамом глубоко внутри… Ну так тут не попишешь – каждому своё.

От снов молодой матери меня накрывает удушающей волной. Страх, счастье, сила. И залитый опиатами мозг. Боюсь представить, через что она прошла. Её сфера исчезает очень быстро, видимо, проснулось чадо. Ей предстоит пережить ещё огромную вереницу прерванных дрём. А я просто пойду дальше.

Животные. Собакам снятся запахи, летучим мышам – эхо-копии их брачных партнёров. Птицы и звери не подавляют своих желаний, и в их снах вьются мечты о еде и спаривании. Я вижу сон кобелька таксы, в котором отчётливо мелькают длиннющие тонкие ноги. Борзая. М-да…

Ходя погодите, если она выроет яму и распластается…

От решения столь интересной задачки меня отрывает хруст.

Не может быть. Я стояла на месте и не шевелилась. Это не я.

Звук повторяется. В следующем ряду от меня по одному из снов неторопливо карабкается крупная гусеница, чёрно-коричневая, с ярким ирокезом красных волосков на хребте. Это скребут её коготки.

– Куда же ты, сломаешь, – я осторожно беру её на руки, и по могучему выдоху у моего левого уха понимаю очевидную вещь.

Если время охотничье, а хищников нет – значит, это время чего-то гораздо более опасного.

Поворачиваюсь.

И крупного!!

И я держу его ребёнка.

Ибо передо мной поистине колоссальный мотылёк, который стоит вертикально, опираясь на задние лапы.

В дневник, если выживу: оно гермафродит, как ни странно, млекопитающее, а его крылья скроены из клочьев чистого пространства.

Открывается пасть. Комплектов зубов больше одного. Это ротовой аппарат пиявки, скрещенный с бензопилой и мясорубкой.

Ну какие молодцы Мигрирующие, что террорят мир сновидений, сбегая от такой образины!

От металлического скрипа это зубастого измельчителя внутри у меня всё съёживается. Гусеница же пригрелась, и, судя по всему, решила кошечкой лежать у меня на ручках до тех пор, пока их не разорвут на лоскуты вместе с остальным телом.

– Я не желаю зла, – как можно чётче говорю я, пытаясь сделать шаг назад. Нет. С собадями срабатывает – но не с этим существом. Чёрт!

У меня остался только один безумный план.

Я хватаю детёныша за яркий шиворот.

– Твоё, а?!

Эта дрожь и почти неуёмное желание кинуться, этот угрожающий импульс, родившийся раньше любого человеческого языка. Звук вертящихся челюстей.

Рукой, заведённой за спину, я делаю краткие пассы, буквально вымаливая у пространства портал. Гусеница начинает недовольно извиваться, и я перехватываю её половчее. Сейчас.

– Так забирай!