Игра с химерами (СИ)

– «… Если является на свет книга, подобная взрыву, книга, способная жечь и ранить вам душу, знайте, что она написана человеком с ещё не переломанным хребтом, человеком, у которого есть только один способ защиты от этого мира – слово; и это слово всегда сильнее, чем все орудия пыток, изобретённые трусами для того, чтобы подавить чудо человеческой личности».

Они поняли. Сжимают сильнее, но я успею:

– «Если бы нашёлся кто-нибудь, способный передать всё, что у него на сердце, высказать всё, что он пережил, выложить всю правду, мир бы разлетелся на куски, рассыпался бы в прах – и…»

Сильно прижали. Я хриплю:

– «И ни Бог, ни случай…»

– Замолчи!

– «Ни воля не смогли бы собрать все эти…»

– Богохульство!

– «Кусочки, атомы, кванты, из которых он состоит».

Вместе с моей цитатой в их постные мины взглянул несравненный бунтарь Генри Миллер. И я растягиваю губы в улыбке. Я смеюсь вместе с ним. Над ними.

Этого мне не простят. Но это была моя минута торжества.

И я шлифанула их Миллером, да так, чтобы помнили. Готова поспорить, они жгут его книги по выходным.

– Что решим, братья?

– Много болтает.

– Узду для болтливых женщин на неё!

– Точно!

– Мы не убьём тебя, – сообщают мне.

– Какое счастье.

– Но ты заблудилась, дитя, – его снисходительный тон отзывается уколом где-то в районе печени, – Пойми, это для твоего же блага.

– Женщине полагается больше молчать и больше слушать.

– А это тогда точно женщина? – интересуюсь я у своей коллеги по полу, скашивая на неё глаза. Если они думают, что я буду молить о пощаде – пусть забудут об этом.

Увидев аппарат пыток, я снова начинаю судорожно дёргаться и кусаю чужие пальцы, пока мне разжимают рот. В язык и губы вцепляется нечто с крючьями, щелчок внутреннего замка – и я в ловушке. Точней, вся моя голова.

Странно, но не одна я желаю прервать миг их триумфа.

Из дыры наверху появляется любопытствующая морда Мигрирующего. По треску понятно, что его сородичи уже делают на куполе собственные окна.

Наверное, все мы сейчас напоминаем голодным тварям эдакую капсулу с мясом.

По счастливому стечению обстоятельств, пробравшись внутрь, Мигрирующий сбивает с ног держащую меня ватагу, и, пока настало замешательство, я запрыгиваю на хребет твари и что есть силы пинаю её ногами.

Мигрирующий встаёт на дыбы, словно необъезженный конь, я отталкиваюсь от его шеи – и вцепляюсь в разорванное полотно купола. Оно угрожающе прогибается, словно лист желатина, но держит. Внизу религионерам, кажется, не до меня – они с визгом отбиваются от шестикрылого хищника, растеряв абсолютно все крохи своего былого величия.

По дрожанию моей зоны эвакуации я понимаю, что адепты творят защитные глифы для товарищей. Купол теперь может распластаться в любую минуту.

Я быстро карабкаюсь наверх и неловко скатываюсь на землю, из-за тяжести намордника зарываясь носом в песок. Попытка отплеваться вызывает жгучую боль, так что я только фыркаю, прочищая нос. До Железного леса рукой подать, его чаща будет ко мне милостива.

Только забредя достаточно далеко, я решаюсь приняться за намордник. Снизу, под подбородком, мокро. Что это? Маслянистое.

Не могу поверить, что это кровь. Такого просто не может быть.

Я сажусь на прохладный берег речки и методично обшариваю основной обруч. Там, где должен быть паз для ключа, меня ждёт пустота и слабое электрическое напряжение. Глиф.

Краем глаза я замечаю, что Мигрирующие поднялись в воздух, и две молодые особи перекидывают друг другу фигурку, похожую на потрёпанную тряпичную куклу. Не буду отрицать – я испытываю от этого зрелища мрачное удовлетворение.

Может быть, перед концом он просил своего бога сделать себя чем-то иным, нежели просто куль мяса. Ничего. Желудки Мигрирующих споют ему славную погребальную песнь.

Ладно, гори оно синим пламенем, но…

Откуда эта кровь?

Как далеко на самом деле они зашли? Где копнули? Дело ведь вовсе не в уздечке.

Изнутри обруч покрыт письменами. Их идеями. Я наклоняюсь, окуная в воду подбородок. Раны продолжает жечь. Это душевные раны, которые наше с Голем тело вскрывало и зализывало годами. И теперь в них снова попала шрапнель возрастом в несколько тысячелетий.

Женщина хуже мужчины, гласит эта шрапнель. Раз в месяц ты – грязное животное, не имеющее права касаться священных предметов. Ты не имеешь права контролировать то, что находит пристанище в твоей утробе и должна рожать каждого ублюдка, даже если в итоге твои паховые нервы истреплются в метёлку, а грудь превратится в два нелепых мешка для мусора. Когда говорит твой самец – ты не должна перечить. Ты не имеешь права уйти, даже если твоя любовь умерла. Тебе не нужно лезть в высшие сферы. Не нужно быть умной. Лучше живи жизнью клопа, который при малейшем изменении окружающей среды прячется под обои и боится шелохнуться.

Молчи. Подчиняйся. Тупей.

Хватит!!

Я ломаю ногти о свой намордник, который в итоге становится скользким от крови. Я так возмущена и расстроена, что не могу ни в кого превратиться. Да как они смели, какое они имели право распоряжаться моим телом?!