– Правило номер три, – важно киваю я, снова кидаясь на поиски дна бутылки, словно Ясон через воды между Сциллой и Харибдой, – А знаете, что самое интересное? Что ему плевать на моё предложение! Он верный! С принципами! Я не против быть второй или даже третьей – но у него отключена полигамия. А самый сок в том, что я сама верная. Ему! – дно близко, – Никого не хочу и никого не могу кроме него. Во как! А теперь что столпились, идите вон, у вас работа есть, а я допила и отчаливаю поорать в чащу. Официант! – я с притопа превращаюсь в белоснежного орикса, – Забирай свою плату.
– Можно завтра донести остаток, – предлагает парень из Селефаиса, приближаясь. Его зрачки отливают холодным золотом.
– Бери сейчас, – я подставляю шею, и он кусает меня у ключицы. На границе сна и бодрствования я вижу, как мои радости и горести текут чистой энергией вон, превращаясь в крипы. Чаевые же он выпьет сам. Он умница, заслужил.
После оплаты услуг меня пошатывает, но, благо, алкоголь не тронул силу в моих ногах. Надо бы чмокнуть взасос памятник того, кто изобрёл это пойло. А если нет памятника – высечь, а потом всё равно чмокнуть. Вот так!
– Пойти с тобой? – спрашивает Тварь Углов, отрываясь от своей миски.
– Нет, ты ведь не допил. Я заплатила. Лакай на здоровье, – я делаю ему ручкой, – Ребята, хорошей всем ночи!
И я вываливаюсь в пахнущую пеплом ночь. Волчья Шкура нашпигована торфяниками как сало чесноком, поэтому здесь если не горит – то дымится.
Аг-р-р-р!
Я оборачиваюсь. Собадь. Рыжевато-жёлтая щенная сука, высосанная почти до скелета. Соски изранены и болтаются как тряпки, на лапах вздулись вены.
Ощенилась первый раз, и малышей очень много. Выплеснула свои силы и волю в жирные комки, которые теперь терзают её неповинный живот прорезавшимися молодыми зубами.
Она смотрит на меня и напрягается, но не может скрыть потухшего взгляда. Если я нападу – она будет биться как фурия, но – о капризные боги сновидений! – до чего же она этого не хочет. Я вывалилась из кабака совсем некстати, и прекрасно понимаю это.
– Давай, – я делаю два шага в сторону, показывая безоружные ладони, – Топай.
Увидев, что я не желаю зла, она с тяжёлым вздохом плюхается на костистый зад.
– Что, тоже замордовалась быть сильной? – я сажусь следом за ней, и пепел, обосновавшийся здесь в роли песка, расчерчивает мои бледные ноги.
Рыжуха выпускает язык, покрытый мелкими язвочками. Если бы она хотела – могла бы без труда откусить мне голову. Но от меня немного пахнет скрытой волчьей сущностью, так что отчасти я «своя».
Она тоже любила, когда настало её время, а забеременев, дала ему свободу. Самки собадей сами растят своё потомство, пока то не будет готово присоединиться к стае. Такова их природа. Интересно, любит ли она своего избранника до сих пор, ловя его отражение в собственных детях, или полна ненависти, пока зализывает раны непослушным языком? Нет. Правило номер четыре. У неё маленький мозг, сейчас включенный в режиме «всё равно». Ей надо жить, а думать и сокрушаться некогда.
– На, – я собираю волю в кулак, и леплю из остатков энергии аппетитную индейку. У дримеров есть правило «я – Швейцария», провозглашающее не лезть в естественный отбор, но я не дример, я пьяна, и мне класть с прибором на их правила.
Собадь вскакивает и мелко трясётся, когда её зубы вгрызаются в толстую птицу. Из глубины глотки несётся почти человеческий стон удовольствия. Она настороженно зыркает на меня.
– Приятного аппетита, – я встаю с колен, небрежно отряхиваясь. Поворачиваюсь к ней спиной и слышу удаляющийся топот. Гляжу на неё через плечо – такую же жертву цепи случайностей, истерзанную и одинокую.
Но мне есть, чему у неё поучиться. Она живёт моментом, и сейчас ей хорошо. И у неё есть прекрасная привычка.
Она не оглядывается.
========== Из «Бестиария». Собадь (собаколошадь бронированная, эндрюсарх анамнетический) ==========
Длина тела: 3,5-4 м
Высота в холке: до 1,6 м
Вес: до 800 кг