Игра с химерами (СИ)

– У тебя есть локальное солнце? – наконец, реагирует он, отчаявшись до конца сладко потянуться после моего внезапного предложения.

– Да, валяется в запасниках, – утвердительно киваю я, – Так что?

– Даже не знаю, у моего вида крайне чувствительная кожа, – он даже встряхивает лапкой, изображая кокетку.

– Ох, бедный ты бедный, – сюсюкаюсь с ним я, – Но не бойся, тётя Над сделает для тебя солнцезащитный крем.

– Тогда ударим по лапам и посмотрим, как выглядит твой хаос при солнечном свете.

– Хорошо… ГОЛЕМ! ЖМИ НА РЫЧАГ! – во всю силу лёгких отдаю команду я. Поначалу механизм запускается неохотно, с глухими ударами в своём основании. По своду купола начинает ползти яркий диск, становясь из красного пастельно-жёлтым. Оно к лучшему. Телу полезно вспомнить о лете, когда землю нещадно хлещут бесчисленные осенние дожди и кажется, будто весь мир превращается в сопли и носовые платки. И в платки с соплями – но это по праздникам.

– Ты только глянь на нас, – фыркает Тварь Углов, пытаясь сдержать смех, – Ну совсем бледные. Как вампиры.

– Как личинки в формалине, – я вытаскиваю язык и в шутку потрясаю кистями рук.

Солнце заливает собой город, и четыре моих квартала начинают казаться почти что игрушечными. В переулках лихорадочно прячутся тени. Голем выплывает из-за угла; её шерсть победоносно золотится. Желтоватая и бурая трава на пустыре наливается зеленью, да так стремительно, будто вот-вот лопнет от энергетического обжорства. Даже акониты немного приподняли свои шлемовидные цветы.

Там есть ещё кое-что зелёное и уже на секундочку раскидистое, но я старательно делаю вид, будто кроме разнотравья там ничего нет. Я пока не могу принять это дерево. Не сейчас.

Шпиль совершенно не смотрится при новом освещении. Он лепился второпях, поэтому сейчас кажется неоднородным и угловатым. Окна пыльные; вроде бы я нём отродясь не убиралась. И, насколько я помню, уборка успокаивает…

– Как насчёт погонять мыльные потоки? – спрашиваю я Голем, и она кивает с абсолютно искренним воодушевлением.

– А. Ну, удачи, – Тварь Углов выволакивает наружу поистине колоссальную подушку, отыскивая местечко потеплее, – Вечно вам, самкам, не сидится.

– Какой редкостный беспардонный сексизм, – качаю головой я, впрочем, без особой обиды.

– Да, я такой… Где там мой крем от загара, женщина?

В общем, он сваливает, а мы с Голем принимаемся за уборку. Чем-чем, а чистоплюйством мы вовсе не отличаемся, однако умудряемся даже получить некоторое удовольствие, глядя на исчезающие пятна.

Внутри Голем, к моей вящей гордости, моет как раз в обход хламовых куч. Ещё немного – и я лопну от гордости.

Нет, не лопну.

Я чувствую, что в Шпиль с ненормальной торопливостью влетает Тварь Углов.

– Я прибью тебя, если ты с грязными лапами, – предупреждаю гостя я, но увидев, что он прячется в мольбертах, меняю тон, – В чём дело?

С лестницы, словно богиня Ниагарского водопада, в сопровождении мутного потока воды скатывается Голем, встряхивается с собачьим озорством и внезапно начинает вострить уши.

– Что? – спрашиваю я уже у неё.

«Кто-то у купола».

– Да, – подаёт голос надёжно спрятавшийся гость, – Это посол от религионеров.

Мне кажется, что в Шпиле заметно холодает.

– Что ему нужно? – в недоумении хмурю брови я.

– А я почём знаю? – несколько ворчливо отзывается Тварь Углов, выглядывая из зазора между коробкой с пастелью и банкой полузасохшей гуаши, – Одно могу сказать точно: я не пойду это выяснять. Эти упоротые на всю голову не слишком-то жалуют демонов.

– Едва ли к атеисткам они относятся лучше, – я откладываю тряпку и отряхиваю руки, – Что ж. Хотят поговорить – я с ними поговорю.

Сказано – сделано. Вот я уже на месте происшествия. Но молоденький адепт сходу сообщает мне о нежелании говорить со мной на равных:

– Женщина, прикрой свой срам!

Я безмолвно закатываю глаза:

– На мне нет ничего, что могло бы называться таким словом. Говори, зачем пришёл, и убирайся восвояси. Мне неинтересны твои морали.

– У меня послание, – он со скрипом убирает руку от лица и изо всех сил старается смотреть мне в глаза, Просто делает вид, что меня ниже чем носа не существует, как эдакой глазастой версии Чеширского кота.

– Я слушаю.

– Мы нашли снятую уздечку. Ты воспротивилась наказанию, призвав на помощь презренную тварь.

– Она помогла мне по своей воле, – возражаю я, – К тому же я не принимаю вашего наказания. Я ни в чём не виновата.

– Это не обсуждается!

– Нет, обсуждается. Я не позволю ровнять себя под ваши бестолковые критерии.

– Но…

– Скажи-ка мне, мальчик, – я чуть склоняю голову набок, – Ты рождён от женщины?

– Д… да, – несколько удивлённо соглашается он.

– А все, кого ты знаешь и любишь, рождены от женщины?

– Да, а…

– Погоди. А ваши самые достойные умы рождены от женщины?

– Да, но при чём тут это?

– А вот представь, что вместо законного уважения все, кого ты знаешь, в том числе и ты сам, стали бы надевать на своих матерей уздечки вроде той, что вы разместили на моей голове. Как по-твоему, это справедливо? Ну, скажем, затыкать им рты только за то, что они имеют иную точку зрения на твой порядок в комнате. Что скажешь?