Игра с химерами (СИ)

И я собираюсь воспользоваться своим полувменяемым состоянием. На всякий случай прошу носителя отозваться – он отвечает вяло и неохотно, будто готов погрузиться в глубокий сон с минуты на минуту. Но я не позволю. Мы пройдёмся по краю – и вернёмся с победой.

Над городом нависла угроза. И я знаю только одно место, где могут знать то, что мне нужно.

Давай же. Всего и нужно увеличить паузы между вдохами. Успокоиться, подразнить смерть, презрев базовые инстинкты.

Пространство вокруг накатывает кипящим прибоем. Я падаю в пустоту, по тоннелю из слегка светящихся порталов.

Приземляюсь. Почва похрустывает, словно хорошенько прожаренный тост. Между пальцев набивается угольная пыль и пепел. Уж и не помню, когда была здесь последний раз.

Однако дорога знакома. Вот она, мощёная пространственными кирпичами. Спрессованная энергия, живая информация. Она слегка поскрипывает, когда я иду. Иногда отращивает глаза или крохотные щупальца, поэтому приходится очень внимательно смотреть под ноги.

Конечно, существа, выложившие себе такую прогулочную тропочку, гуманизмом никогда не отличались. Да сейчас им не славятся.

Человек – биологический вид с невероятным уровнем агрессии. 30% людей погибают от рук собратьев; у животных этот показатель едва преодолевает порог в 0,03%.

А что будет, если в одном месте собрать то тёмное и неукротимое, что люди при нормальных условиях сочтут неимоверной жестокостью, и тут же, защищаясь, отгородятся от этого «зверства»?

Вы получите Дис.

Один из городов, где правят падшие ангелы.

И я собираюсь на аудиенцию к их боссу, самому Повелителю Мух.

Но сначала…

– Привет, красавчик, – я наклоняюсь погладить существо, похожее на изуродованную, да ещё и облитую кислотой собаку. Оно с сипом дышит и притоптывает кривой лапой.

– Будь умницей, отведи меня к своей мамочке, – прошу я молодую абиссаль и схожу с тропы вслед за ней.

Зверёк ведёт меня к Озеру Слёз, не забывая задирать кривоватую лапку у стволов деревьев, похожих на гигантские сети вен. На фоне чёрной, словно шерл, воды отчётливо виднеется белоснежная фигурка.

Собака лает – голос похож на чахоточный кашель со странным посвистом в конце, будто внутри тискают канарейку.

– Лилит! – машу рукой я.

Женщина с белоснежной кожей, такая же нагая, как и я, оборачивается:

– Над! Рада тебя видеть.

– О, иди сюда, чертовка! – я осторожно обнимаю её, уворачиваясь от кривого рога посреди лба подруги. Мои ноги ощущают перья: у Лилит птичьи лапы примерно до колен.

По сравнению с белизной её кожи моя кажется загорелой. Лилит улыбается; у неё очень мудрые, но ещё и очень печальные глаза.

– Чё как? – спрашиваю я, – Оторвала тебя от работы?

– Не страшно, – женщина мягко поглаживает разверстую на земле плоть, и узел соединённых по её воле мышц и сухожилий сначала вздрагивает, но потом спокойно растекается и лежит смирно, словно верная гончая.

– Что делаешь? – интересуюсь я, пытаясь разглядеть в куске мяса знакомые очертания.

– Антилопу… когда начинала, – она усмехается, почёсывая шею, – Не могу найти подходящей плоти. А Вельз не разрешает трогать стены, – при упоминании мужа она морщит нос, будто только что продегустировала лимон.

– Опять тебя достаёт этот мудак? – я сочувственно притрагиваюсь к её плечу, пока мы бредём по берегу озера и пинаем в воду камешки.

– Я отказалась делать абиссалей для его армии. Он как зря обращается с бегемотами – и при этом просит новых зверей для всадников. Ему и в голову не приходит, что даже о столь кошмарных и вселяющих трепет существах надо заботиться.

– Мухоголовый, – моя улыбка стремительна, как блеск ассасинского клинка. Лилит не удерживается и прыскает со смеху:

– Точно!.. Как хорошо, что у меня есть он.

Я поднимаю глаза. В обманчиво низком небе через дым и пепел светит одинокая звезда. Саргатан.

Лилит помотало по жизни так, что мне и не снилось.

Сначала её отверг Адам – но это не страшно, она его не слишком и любила. Люцифер не совсем определился, что с ней делать, поэтому свалил оплакивать своё изгнание с небес в гордом одиночестве, отдав мою подругу в жёны своему заместителю – Вельзевулу. А потом появился Саргатан, единственный, кто смог оценить Лилит по достоинству и не обращался с ней как с помехой или как с забавой для постели. Так что она полюбила – первый раз в жизни. И остаётся верна своему мятежнику несмотря на то, что прошли тысячелетия.

Саргатан заслужил прощение, и звезда – его революционный флаг на этом пропитанном кровью и пламенем небосводе.

– Знаешь, а ведь я успела поцеловать его на прощание, – говорит Лилит, касаясь живота кончиками пальцев. Какой красивый жест. Именно здесь у нас, дочерей Евы, рождаются самые глубокие и нежные чувства. А сердце это так, актёр, кривляющийся болванчик.

Я молча жду, что она скажет, но Лилит молчит.

– Круто, – наконец, сдаюсь я, – И?

– И мне больше ничего не досталось, – она прищуривается, – Ты не находишь, что мы, женщины, слишком привыкли обходиться малым?

– Ещё как нахожу, – киваю я, – То самое «ничего», великое, бессмертное, интернациональное. Как тёмная материя.