Игра с незнакомцем. Сборник рассказов

Помню конец сентября. Бабье лето. Дни, когда воздух млел и заискивал перед солнцем. В углу распахнутого окна дрожала паутинка. Рядом стоял Ч., похожий на экранного белогвардейского офицера, – чувство внутреннего превосходства, уверенный блеск в глазах, – ему бы еще форму и плетку в руку, чтобы по голенищу сапога похлопывать. А он стул повернул к себе, коленом согнутым уперся в спинку и раскачивался, раскачивался… Было спаренное занятие с другой группой. В конце второго часа Ч. задавал вопросы на этот раз обыкновенные, но очень методичные, как холодные капли набирающего силу дождя. В каждом его слове было видимое наслаждение. Мягкие черты лица твердели, а сытость в круглых глазах даже увеличивалась. Он попросил встать незнакомую нам с Б. Б. темноволосую девушку с пышной прической и спросил: «Ну хорошо, Татьяна, скажите, как определить наибольший изгибающий момент?» Ответа не последовало. «Для чего служит формула Журавского?» Снова молчание.. И тяжесть неприкаянного ожидания. «Ладно, а как формулируется закон равновесия касательных сил, – это можете вы мне сказать?» Дикая тишина, чреватая горьким, болезненным «неудом». И уже злость в ее губах: да что же это я такая? Б. Б. наклонился ко мне и истерически прошептал, изображая ее муку: «А сколько баб мужиков своих с фронта ждут, – это можешь ты мне сказать?!» Я чуть было не подавился от смеха – успел прыснуть в неловко подставленные ладони. От соответствующей реакции Ч. нас спас звонок.

В коридоре Б. Б. мне «вставочку» свою подкинул, заметив, что я смотрю вслед Тане: «Да, вполне… вполне можно ее дернуть». Он был вполне специалистом по «норкам». Но я еще не знал, зачем она мне нужна, потому ответил машинально: «Да ладно тебе…» – «Как ладно… – настаивал Б. Б. – Я же видел твои глаза. А она… Хороша девчонка.. Ой, хороша!» Он мне целую песню напел про ее достоинства, откуда-то они успели взяться, про то, как она тоже на меня взглянула, – да, да, не отказывайся, было, брат, было, ничего тут нет сложного, тебе это вполне по зубам, она, считай, метку поставила (неужели?), только бери ее, милую, дураком будешь, если… неужели не будешь? (Неожиданно вкрадчивый и обволакивающий голос рекламного ролика: мягкая обивка… приятный цвет… удобное расположение.. легкость в обращении… дешево, стерильно… как раз то, что вам нужно… пробуйте, покупайте, не пожалеете…) «Не буду!» – сказал я. Липкие ноты были, случайные.

Мы уже шли по парку. Навстречу мальчик попался маленький, в комбинезоне теплом, ножками топ-топ. За ним мама спохватившаяся, молодая: «Андрюша, куда ты?» – «Дя-дя», – сказал он и руками на меня показал. Мама догнала его и, взяв за руку, отвела с аллеи в сторону. Б. Б. вздрогнул и, глядя вниз, сказал печально: «Нет, мальчик, это не дядя, это такой же мальчик, как и ты». Я ничего не ответил. Я думал. Парковые деревья активно теряли листву. На клумбе последние осенние цветы сквозили. Дети бегали друг за другом. Ржаво скрипели качели. Под слабеньким, слепым солнцем на лавках, как на ветках, сидели старушки, вцепившись в палки-посохи, – этакие старенькие, потемневшие птицы. Щенок – смешной, толстый, дрожащий комочек, тоже подслеповатый, как солнце, – шел по аллее, переваливался, споткнулся неловко, пару раз тявкнул, как чихнул, и мордочкой в жухлую траву-тырк… Мы оба его проследили. Я усмехнулся, отвлекшись. Б. Б. снова вздохнул: «Нет, щеночек, это…» – «Хватит!» – оборвал я.

Через день я ее снова увидел. Она пришла в нашу группу, чтобы распространить навязанные ей кем-то марки общества охраны памятников. Я отдал нужную мелочь и поинтересовался, на благое ли дело пойдут наши студенческие гроши? Никому не составит труда просто улыбнуться над таким обыкновенным началом – и она улыбнулась; потом сказала, что должна две копейки сдачи, сейчас возьмет у подруги и принесет. Не стоит такой ерунде уделять внимание, сказал я. Она замялась немного, потом снова: да нет, лучше схожу. Я не успел улыбнуться, как она вышла; тогда же подумал – да что там подумал, – сказал подошедшему Б. Б.: «С такой щепетильностью с нее колготки не снимешь». Стиль я усвоил. «Что ты, – ответил он мне, – они сами раздеваются». Она вернулась и протянула мне руку – в ее узкой лодочке темнела монета; ладонь маленькая, теплая и пока неизвестно, какая еще. Отпуская притаившееся богатство, сохраняя его для будущей непременной отдачи, сказал ей, уходящей: «Придется вам позвонить, девушка, ждите!»