Игра с отчаянием (СИ)

Укрытая белым и зелёным, на траве у жасминового куста расположилась девушка. Если бы кого-то спросили, какой из объектов этой картины кажется более живым, этот человек определённо назвал бы куст, ибо девушка выглядела крайне неважно: её кожа имела нездоровый сероватый оттенок, черты её лица казались безжизненными, словно выточенными из воска, а худая, даже тощая фигура — неподвижной. Однако же эта девушка была определённо живая — более того, она была единственным живым обитателем этого мира, никогда не покидавшим его. При приближении женщины она вяло подняла голову и смерила гостью долгим рассеянным взглядом потускневших янтарных глаз с опущенными уголками, и лишь спустя несколько секунд уголки её тонких сухих губ приподнялись в вымученной улыбке.

— Здравствуй, Гретель, — поприветствовала она хриплым голосом и в то же время мысленно безразлично отметила, что очень долго не произносила и слова.

Гретель кивнула в ответ на приветствие, затем подняла голову и, поправив свои круглые очки, произнесла:

— Ты совсем запустила свой мир, Юджина. Здесь умерло всё… кроме, пожалуй, этого жасмина, — добавила Гретель, чуть подумав.

Юджина в ответ на это криво усмехнулась.

— Амели очень его любила. Я бы ни за что себя не простила, если бы позволила ему завянуть.

Гретель прикрыла глаза и покачала головой.

— Но почему-то ты решила позволить завянуть себе, которую очень любила Амели и которую очень любил Уиллард Фебфлауэр, — ровным тоном заметила она.

Юджина лишь подёрнула плечами и отвела взгляд.

С тех пор как погиб её возлюбленный, Юджине резко стало всё равно, что произойдёт с миром, который она кропотливо строила столько времени для сестры. Она знала, что с её стороны было слишком глупо вкладывать такую часть себя в смертного человека, но ничего не могла с собой поделать. Всю жизнь Юджина жила не потому, что ей этого хотелось для себя, а потому что в её жизни был кто-то, ради кого хотелось жить. Сначала она решила жить ради Эрики — но Эрика теперь буквально потеряла к ней весь интерес, погрузившись в увлекательный и яркий мир ведьм. Юджина почувствовала, что так произойдёт, едва она позволила Эрике принимать гостей в их мире, так что невольно стала искать новый смысл для своей жизни. В итоге она возложила это бремя на Уилла. Юджина верила, что у их отношений есть шанс на будущее, что она бы обязательно нашла способ вложить посильную долю в них, они с Уиллом оба начинали работать над этим… А потом — глупая лотерея, в которой Уилл сам того не желая принял участие и вытянул несчастливый билет. Просто нелепая неудача, забравшая жизни его самого и его родных, а тем, у кого забрать жизнь не удалось, — сломавшая их.

Юджина тяжело вздохнула. Несмотря ни на что (на Адель Тироуз, например), она знала, что Уилл её на самом деле любил, а ещё что Эрика также её когда-то любила и что Амели любила всегда. К сожалению, в итоге никого из них ей удержать не удалось. Так разве есть теперь смысл вообще что-то поддерживать?..

— Теперь это уже не важно, кто когда меня любил, — произнесла Юджина после некоторого времени молчания. Затем она подняла глаза на Гретель и с невесёлой улыбкой заключила: — В конце концов, себя никогда не любила я сама.

Гретель устало выдохнула. Затем она присела перед Юджиной на корточки и, глядя ей в глаза, совершенно серьёзно произнесла:

— И абсолютно напрасно. Немало людей и нелюдей видели в тебе то, что ты сама в себе разглядеть не смогла — твой внутренний свет.

Услышав это, Юджина даже скептически приподняла брови.

— Внутренний свет? — переспросила она сочащимся сарказмом голосом. — Хочешь сказать, что после всех моих грехов и мыслей мизантропа я ещё стала святой?

Гретель прикрыла глаза и вновь вздохнула.

— Внутренний свет — не синоним святости, — объяснила она. — Внутренний свет, о котором я говорю, — благородные порывы, свойственные в разной степени каждой душе. Твой свет достаточно яркий, чтобы привлечь не только подобный себе, но и свою противоположность. Пожалуй, именно это и объясняет, почему Мартин Фебфлауэр так любил тебя — он инстинктивно чувствовал этот свет и неосознанно надеялся, что, прикоснувшись к нему, сможет снова разжечь свой собственный. Как Демон из той поэмы, которую мы с тобой читали чуть более ста лет назад.

Юджина слегка нахмурилась.

— Ты слишком высоко меня ставишь, Гретель, — после недолгого молчания проговорила она, и складка между её бровей разгладилась. Затем она виновато улыбнулась и заметила: — И да, к тому же Мартину я была не очень справедлива: он ведь просто поддался эмоциям, а я не простила ему эту минутную слабость. — Ещё немного помолчав, она с лукавой усмешкой добавила: — Забавно, что ты так внезапно вспомнила о нём. И давно ты знаешь про его отношение ко мне?

Гретель слегка улыбнулась.

— Давно, — ответила она. — Это было очевидно, даже если не наблюдать за ним так долго, как это делала я. Ты бы наверняка заметила это, если бы не изолировала себя от происходящего вокруг в своём горе. Впрочем, за это я тебя не виню: когда-то я и сама поступила так же.