Игра с судьбой. Боярин

И тут меня понесло не хуже того Остапа. По мере развития моей фантазии оказывалось, что не так-то много я и «забыл». Петр Александрович, а вместе с ним и Алексашка, и зашедший несколько позже Федор узнали, что я с младенчества воспитывался в монастыре шаолиньского типа, только в русской интерпретации и с уклоном не в боевые искусства, а в сторону науки. Содержали меня, как и других воспитанников, в строгости и не выпускали за стены монастыря. Сутками напролет, лишь с небольшими перерывами на сон и скудную пищу, я постигал различные науки. Будучи способным учеником, к своему совершеннолетию поднаторел в учении так, что превзошел некоторых своих учителей, вызвав тем самым их недовольство и нелюбовь к себе. Но Ректор монастыря – так называли настоятеля – заметил мои таланты и приблизил к себе, досрочно присвоив звание младшего научного сотрудника. Это, в свою очередь, породило недоброжелателей в среде других научных сотрудников, которые в свое время потратили немало сил и времени, чтобы достичь такого звания. Зависть – страшное дело! Мне приходилось жить, будто среди ядовитых змей, постоянно оглядываясь и следя за тем, куда ставлю ногу. Но ничто не могло сломить моей тяги к знаниям, и еще через несколько лет я уже поднялся до звания кандидата наук, оставив позади исходящую ядом зависти толпу конкурентов. Во всем монастыре был только один профессор равный мне по гениальности ума. Это был правая рука Ректора Сэм, в миру Семен. Ректор был уже довольно стар, и Сэм надеялся в скором времени занять его место. Однако, увидев мой стремительный карьерный взлет, он понял, что его ректорство может не состояться. Этого Сэм допустить не мог. Ректор был отравлен. В этом его заместитель обвинил меня. Ученый совет поддержал его голословное обвинение и приговорил меня к самому страшному наказанию – к вимпацетину.

- Вимпацетин, - пояснил в финале своей истории, - это препарат, лишающий человека памяти. Если вам когда-нибудь доводилось встречать человека, абсолютно ничего не помнящего, то, возможно, это был изгнанник из нашего монастыря.

- Доводилось, - кивнул Алексашка, но тут же умолк, повинуясь жесту Князя, отмахнувшегося от него.

- Где находится сей странный монастырь, ты, Дмитрий Станиславович, конечно же не помнишь? – вопросил князь, недоверчиво прищурив правый глаз.

- Не помню, - с виноватым видом развел я руками и вздохнул. – Вернее будет сказать – не знаю. Ибо никогда до сих пор не покидал его стен. Местоположение монастыря скрывалось от всех. Об этом знали только сам Ректор и члены ученого совета, к коим я не принадлежал.

- Сдается мне, что ты врать горазд, Дмитрий, - Петр Александрович положил руку мне на плечо и пристально посмотрел в глаза.

Я пожал плечами и посмотрел на него обреченно-невинным взглядом.

- К сожалению, Светлейший Князь Петр Александрович, я ничем не могу подтвердить свои слова. А потому целиком полагаюсь на ваш суд и ваше доверие.

И, виновато опустив голову, уставился взглядом в свои зимние ботинки. Стоп! Как это ничем не могу подтвердить свои слова? Могу!

- Возможно, частичным доказательством моих слов будут некоторые детали одежды, которая находится на мне, - вдохновленно сообщил я князю.

Тот подозрительно осмотрел меня. А я расстегнул молнию на одном ботинке, снял его и показал подступившим зрителям, несколько раз вжикнув туда-сюда.

- Вот, застежка, именуемая «молнией». Сама молния пластиковая, а «собачка» - вот эта штучка, служащая для соединения застежки – металлическая. Вряд ли во всем мире вы найдете мастеров, способных сделать такое, - с удовлетворением отметив открытые рты слушателей, продолжил: - Обратите внимание на подошву. Кто-нибудь сможет сказать, из какого материала она сделана?

- Из какого же? – спросил Петр Александрович, забирая из моих рук ботинок и с интересом ковыряя ногтем синтетический каучук подошвы.

- Не могу сказать, - в очередной раз я развел руками. – Сие знание сгинуло в провале моей памяти. Но уверен, что подобного материала вы не найдете нигде в мире.

Хотелось еще показать металлическую молнию на ширинке джинсов, но никак не мог придумать, как покорректнее это сделать. Однако следующее заявление князя заставило меня забыть о ширинке и подумать о собственном здоровье.

- Может, все-таки дыба поможет возродить твою память, Дмитрий? Ты даже не представляешь, скольким несчастным сей способ помог.

- Воля ваша, Петр Александрович, - проговорил, внутренне холодея, но стараясь сохранять внешнее спокойствие. – Однако я уверен в безрезультатности этого метода, ибо никакими пытками не вытянуть из человека того, что он не знает. А вот ложную информацию получить можно.

- Какую такую ложную информацию?

- А такую, когда сломленный пытками человек начинает соглашаться на все, и говорить все, что на ум взбредет, лишь бы его больше не пытали. Много ли пользы будет от такой информации? – озадачил я князя вопросом и тут же продолжил: – Зато от здорового от меня может быть гораздо больше пользы, благодаря сохранившемся обрывкам знаний и прогрессорскому складу моего ума.