Игра с судьбой (продолжение темы "Рекрута")

   - Иди, вражина! - получаю в спину чувствительный толчок и падаю лицом в снег. Отплевываясь и думая о том, что с кафтаном на голове падать было комфортней, кое-как поднимаюсь и бреду за княжеским денщиком. Тот даже не оглянулся в ответ на мою реплику.

   Впереди виднеются красноватые отблески небольшого костра. Вскоре выходим к небольшой утоптанной полянке. У огня сидят четверо. Еще двое идут к нам навстречу.

   - Никак поймали? - спрашивает один из них знакомым голосом.

   - Поймали, Федор Савелич, - подтверждает Алексашка. - Сам к нам в руки и приперся, вражина.

   - Сам ты вражина! - не выдерживаю незаслуженного оскорбления. - Сбежал, бросив меня одного среди...

   Не досказав упрек, снова получаю чувствительный тычок и лечу мордой в снег. Ноги цепляются за какую-то ветку, потому падаю плашмя, не успев подогнуть колени или извернуться. Лишь пригибаю голову, чтобы не расквасить нос, и врезаюсь лбом в плотно утоптанный снег. В голове вспыхивает сноп ярких искр и гаснет вместе с моим сознанием.

  

   - Экий ты, Савелий, медведь, - словно бы из-за стенки доносится глухой голос Федора. - Нешто убился Дмитрий-то?

   Меня переворачивают. От неосторожного движения в голове вспыхивает резкая боль, к горлу подступает тошнота. Сознание вновь ускользает в вязкую тьму.

  

   Не вяжется здесь что-то, - врывается в забытье голос Петра Алексеевича. - Дмитрий конечно человек престранный. И, сдается мне, приврать мастак. Но чтобы он с поганцами заодно был... Он же мне жизнь два раза спас.

   - Да я, Петр Алексеич, самолично слышал, как он кричал тем, на которых мы наткнулись, мол, свой он. И даже по имени некоего пана называл. Мол, нешто тот не узнает его? Я как услышал, так сразу ходу.

   - Может, ты, Алексашка, чего не так понял?

   - Все я так понял. Ежели он их ранее не знал, то отчего же по именам обращался? Враг он, Петр Алексеич. Точно тебе говорю - враг.

   - Не враг я! - не выдерживаю и пытаюсь сесть.

   Кое-как приподнявшись, а сделать это со связанными за спиной руками не легко, снова со стоном опускаюсь на снег. Опять кружится голова и душит тошнота - видать, неплохо приложился головой оземь.

   - Погоди, - слышу властный голос князя, вероятно, предупреждающего какое-то действие ретивого денщика. - Расскажи-ка нам, Дмитрий Станиславович, отчего это ты с такой радостью к вражеской компании кинулся? И откуда тебе эти люди известны? А коли, они тебе известны, то поведай заодно, кто они такие и какого лиха здесь ищут?

   Вот и что я должен поведать этому долговязому? Теперь-то я понял, почему Меньшиков принял меня за врага - он услышал, как я обращался к пану Чиниге, призывая того вспомнить меня, и сделал соответствующие выводы. Ну и как мне теперь оправдаться? Как заставить поверить в то, что всего лишь хотел отвлечь вражину, пытаясь сохранить себе жизнь? И самое главное, что ответить на первый княжеский вопрос - за каким я вообще поперся к тому гостеприимному костерку? Сказать правду, которая выглядит полным бредом? Я бы на его месте счел такое объяснение издевательством, со всеми вытекающими отовсюду последствиями.

   Наконец, с трудом усевшись и переждав приступ головокружения, решаю, что лучший способ оправдаться - наехать на обвинителя.

   - Ты бы, Петр Алексеич, подыскал себе денщика посмышленее. Такой и до беды доведет по глупости.

   - Сиди, - скомандовал Светлейший, подняв руку ладонью в сторону встрепенувшегося Алексашки, и обратился ко мне: - Говори яснее.

   - Если бы за последние сутки я не успел узнать этого парня, - киваю на возмущенного денщика, - то сейчас был бы уверен, что он пытается избавиться от меня из-за припрятанного в лесу золота. Типа, убрать ненужного свидетеля, а самому втихаря заныкать золотишко. Или не так уж ты и прост, и я угадал твои намерения? А, Александр?

   Меньшиков буквально задохнулся от нахлынувших на него эмоций. И судя по его, выпученным в негодовании, глазам, среди этих эмоций не было ни одной положительной.

   То разевая, то закрывая рот, он медленно встал с кучи веток. Мне стало не по себе и я отчаянно задергал надежно связанными руками.

   - Охолони! Охолони, говорю! - крикнул на денщика князь.

   Однако Меньшиков будто не услышал и продолжил медленно надвигаться на меня. Дорогу ему заступил Федор и, положив руки на Алексашкины плечи, молча толкнул его назад. В свет костра выступили двое гвардейцев, готовые выполнить любой приказ Петра Алексеевича, или же Федора.

   - Да что ж он такое говорит-то, а? Петр Алексеич, да разе ж я не доказал свою верность? Да разе ж я... Да на кой мне то золото? Я же...

   - А ну, сядь да замолчи, властно скомандовал князь, и Алексашка послушно уселся на ворох веток.

   - Теперь говори, о каком золоте вы тут собачитесь?

   Как я понял, у Меньшикова до сих пор не было времени рассказать о зарытых в снегу золотых монетах. Да оно и понятно, не до того видать было. Слушая его рассказ, жду, что он повернет как-нибудь так, чтобы выставить меня виноватым. Но его рассказ оказывается на удивление правдив и лаконичен.