Игра случая

Но надо было освободить ноги. Он с силой уперся руками в обломки под собой, и, превозмогая острую боль в ноге, стал тянуть, тянуть себя из ямы.

— А-а-а-а! — не слыша собственного крика, едва снова не теряя сознания, он рванул что было сил. Ноги выскользнули из плена. Герман повалился навзничь…

Сознание медленно возвращалось. Он увидел, что лежит на груде разбитой мебели и обломках кирпича. Гудела голова, левая нога пульсировала острой болью — из глубокой рваной раны сочилась кровь. Герман стянул через голову рубашку, оторвал рукав и туго перевязал ногу. Покачал головой: «Рана грязная, помыть бы. Но для начала надо осмотреться».

Шатаясь, встал, огляделся. Станция разрушена.

— Питер! Галина! Я здесь! Питер!

Тишина.

Прихрамывая, Герман обошел вокруг станции, покричал во все стороны, надеясь, что коллеги откликнутся, но только вой ветра в верхушках деревьев был ему ответом. Никого. Не размышляя больше ни минуты, держась рукой за голову, подволакивая ногу, он осторожно стал спускаться в сторону дома.

Глава 9. Обломки

Вера вошла в квартиру и бросила ключи на трюмо в прихожей. Сняла обувь и прошла с тяжелой тканевой сумкой на кухню.

Поездка на базар в Верходольск сегодня удалась. Вера удачно сторговала творог и купила жирной сметаны — Тёма любил именно жирную, которую можно буквально разрезать ложкой. Сынуля посыпал сметану сахаром и воображал, что ест знаменитый «французский бланманже».

— Надо же, — усмехнулась Вера, затягивая волосы в конский хвост, — вычитал в какой-то книжке, что бланманже — это сладкое желе из коровьего или миндального молока. Странные французы едят десерт непременно холодным.

И что еще удумали: делают его из рисовой муки или крахмала, добавляют также сахар и странные специи, о которых Вера никогда не слышала. Рисовой муки и миндального молока у них в жизни никогда не было, достать пластинки желатина в небольшом поселке было практически невозможно, вот мальчик и придумал себе изысканное кушанье — «верходольский бланманже».

Закончив с непослушными волосами, Вера достала из холодильника кастрюльку со вчерашними котлетами и картофельным пюре. Выложила на сковородку две порции и, чиркнув спичкой, зажгла газовую горелку. Огоньки синеватого пламени тут же радостно заплясали небольшим хороводом под старенькой сковородкой. Женщина распахнула окно, наклонилась вперед и крикнула во двор:

— Тёма, иди обедать!

— Ну, мам! — донесся голос сына. — Я еще с дядей Ашотом посижу.

— Тёма, бланманже и котлеты! — строго крикнула Вера и вернулась к плите.

***

Анна Самойловна в это время с нетерпением ожидала звонка из Москвы.

— Серго, наконец-то! Вроде все спокойно, — схватила трубку Анна Самойловна.

— Нано, слушай меня внимательно! — в голосе мужа она четко различила стальные нотки. — Все данные указывают на приближающееся землетрясение. Последствия могут быть непредсказуемыми. Галина не может тебе дозвониться, похоже, линия повреждена. Немедленно собирайтесь и выходите во двор. Вместе с соседями двигайтесь в поселок.

— Я все поняла, родной. Но… — она перевела дух, пытаясь справиться с накатывающим волнением.

— Никаких «но». Я попытаюсь организовать помощь отсюда. Будь умницей. И дай трубку Камилле, пожалуйста.

— Папа, папа, привези бананы еще, пожалуйста! — на бегу хватая трубку, весело закричала Мила.

— Дочь, потом. А сейчас вам с мамой нужно срочно собраться и выйти из дома. Все будет хорошо, но нужно соблюдать правила.

Девочка побледнела, посмотрела на маму глазами, полными страха.

— Милочка, ты меня слышишь? — из трубки доносился голос отца, но она уже ничего не слышала.

Камилла осторожно присела на краешек стула и, прижимая к груди телефонную трубку, посмотрела на маму широко раскрытыми глазами.

— А вдруг пожар? А вдруг никогда больше не будет дома? А вдруг? А кошка как же? — Камилла, как в скороговорке, сыпала вопросами. — Я никуда не пойду! — отрезала вдруг она, резко повесив трубку.

Анна Самойловна, складывающая в дорожную сумку уже давно подготовленные документы и вещи первой необходимости, с удивлением посмотрела на дочь. «Точь-в-точь как отец, — подумала она. — Неужели снова упрямится? Ох, уж этот подростковый возраст!»

Анна Самойловна отставила вещи и подошла к дочери. Она почувствовала растущее раздражение: «Ну почему со мной она так себя ведет?» И вдруг поняла, что Камилла никогда раньше не оказывалась в подобной ситуации. Если и случались какие-то казусы, то отец всегда был рядом.

Материнское сострадание и благоразумие взяли верх. Нужно было что-то делать.

— Ты вся дрожишь, — Анна Самойловна положила теплую руку на лоб Камилле, обняла и прижала к себе. — Не волнуйся, моя хорошая. Все обойдется. Это лишь меры предосторожности. Так нужно. Потом вернемся.

— Ничего не обойдется. Я не хочу никуда идти, — Мила разразилась слезами.

— Милочка, послушай, — Анна Самойловна приготовилась к содержательному монологу, но тут же осеклась. Упрямое выражение лица Камиллы, остекленевшие глаза, глядящие куда-то вдаль, напугали ее не на шутку.

— Камилла, посмотри на меня! — она подставила дочери стул, а сама села напротив.