Игра случая

Мужчина нерешительно сделал шаг к горе обломков. Втайне он надеялся, что башня не задела Тёму. Ашот наткнулся на опрокинутую инвалидную коляску и замер. Мальчик должен быть где-то рядом.

— Тёма. — прохрипел Ашот. — Тёма, мальчик, это я, Ашот.

Не дождавшись ответа, Ашот стал отбрасывать куски арматуры в сторону. И вдруг нащупал что-то мягкое. Задрожав, мужчина опустился на колени и склонился над телом мальчика. Проверил пульс. Пульса не было. Поднес тыльную сторону руки к носу ребенка, в надежде уловить слабое дыхание. Ничего. Тёма был мертв.

***

Фёдор очнулся от боли в плече и над правым ухом. Он лежал на влажном пододеяльнике и наблюдал, как под щекой расползается по белому полотну кровавое пятно. С трудом встал на колени, держась за бельевой столб, и уставился застывшим взглядом на руины перед собой.

Медленно оседала серо-оранжевая пыль. Дом будто вывернули наизнанку. Левое крыло топорщилось обломками арматуры. Ячейки полуразрушенных квартир зияли смертельной пустотой. Цистерна упавшей водонапорной башни откатилась на середину двора и из нее медленно вытекала вода.

Возле перевернутой инвалидной коляски сидел на коленях Ашот и исступленно раскачивался всем телом. Фёдор все понял, позвал Ашота, но не услышал собственного голоса. Оторвав от простыни лоскут, перевязал рану на голове. Звенящая тишина внутри наконец прорвалась звуками.

Слева истошно вопила кошка. Ей вторил слабый детский голосок: «Мама, мамочка, мама…» Справа у подъезда он увидел край цветастого сарафана под обломком стены. Где-то в глубине руин взахлеб лаяла собака.

— Ашот! Там ребенок! — Фёдор кинулся в открытый проем лестничной клетки. По уцелевшим ступеням поднялся на второй этаж. Дальше шел ощупью на звук среди обломков стен и перекрытий. Нашел Камиллу, помог вылезти из-под обрушенной балки. Девочка что-то мычала и крепко прижимала к груди перепуганную кошку. Передав ребенка в руки Ашоту, Фёдор бросился к Оксане.

Женщина лежала у самого подъезда, накрытая тазом, а поверх него крупным обломком стены.

— Жива, слава Богу! Сейчас, сейчас, потерпи! — бормотал Фёдор, освободив ее голову.

Оксана тихо застонала. В момент удара она вышла развесить рубашки мужа и собрать высохшее на июньском солнце постельное белье.

«Стирка спасла ей жизнь», — подумал Фёдор. Он развернул плотный влажный цветной жгут, оказавшийся рубашкой, и отер лицо и шею Оксаны. Она очнулась.

— Где болит? Идти сможешь? Тут опасно лежать!

— Живот… — Оксана ухватилась двумя руками за низ живота.

— Ран нет. Давай помогу встать! — Фёдор поднял женщину на руки и сделал пару шагов.

— Я сама могу! Оставь! — Оксана встала на ноги и тут же вскрикнула, уцепившись в низ живота. — Ой! Мамо! Болячэ!

Фёдор довел ее до скамейки под шелковицей, ласково приговаривая: «Всэ будэ добрэ, всэ будэ добрэ».

По ногам Оксаны тонкими струями стекала темная кровь. Всхлипывая, она повторяла как заклинание:

— Карасик, мой карасик… карасик, мой карасик…

***

— Почему так тяжело дышать?

Пётр Петрович вдруг ощутил, что все его тело стало невероятно тяжелым. Даже пальцы отказывались слушаться. Он с трудом приоткрыл глаза и тут же закрыл их.

— Гроб. Я погиб и это гроб, — мысли в его голове отказывались выстраиваться в нужном порядке. Грудь сдавило камнем, воздух поступал в легкие тонкой, затхлой струйкой. Тяжело, со скрипом.

— Как я тут оказался? Помню, что сидел в кресле, потом вдруг услышал грохот и… все. Неужели, повторный толчок? Он разрушил здание? Так ведь в доме были еще люди. Соберись, надо помочь им! Дышать могу и это хорошо. Значит и выбраться тоже получится.

Он напряг пальцы на руках — они сначала уперлись во что-то твердое и затем соскользнули, растерев в руках комок земли.

— Получается!

В исступлении он остервенело царапал землю, периодически замирая на секунду, чтобы перевести дух и прислушаться. Сил закричать не было, они уходили на попытку выкарабкаться. Все. Без остатка.

Когда пальцы покрылись липкой кровью вперемешку с землей, он услышал отчаянный лай.

— Джек, дружочек, я тут… — захрипел Пётр Петрович.

Чуток. Еще горсть, еще капельку. Яркий свет ударил в глаза. Пётр Петрович зажмурился, а слезы непроизвольно потекли из глаз.

— Стой! Прекрати! Стыдно плакать, — мысленно выговаривал он им, но все было бесполезно. Слезы тонкими, грязными струйками текли вниз, лишая и так исстрадавшееся тело остатков воды…

— Пётр Петрович, держитесь! Я тут! — мужчина узнал голос Димона, звучащий будто сквозь толщу воды.

В следующую секунду сознание покинуло его.

***

В воздухе пахло гарью. Все семейные фотографии лежали на комоде лицом вниз. Под ними не было привычной филейной салфетки, которую Екатерина Яковлевна связала сразу после своей свадьбы.

«Куда задевалась?» — подумала она, скользя затуманенным взглядом по комнате.

Этот уголок в ее старой квартире был чем-то вроде иконостаса в избе верующего. Просыпаясь, она оглядывала мужа и каждого из сыновей, мысленно здороваясь с ними. Засыпая, она видела их словно в последний раз.

— Екатерина Яковлевна? — позвал ее кто-то. — Вы здесь?

— Здесь. Где же мне быть? — тихо ответила она.