Игра со Смертью

Но я упросила не рассказывать. Я панически боялась любых врачебных манипуляций, а запах в кабинете отца сводил меня с ума и ассоциировался с болью и смертью. Тогда Марта уговорила меня съездить с ней вместе к ее бабке в деревню, к знахарке. Сказала, что та мне поможет, и я согласилась. Я хотела вылечиться к приезду Рино, ведь на меня уже страшно было смотреть, и ни одни румяна и белила не могли скрыть бледность моего лица, а платья подчеркивали худобу истощенного тела. Только диагноз мой был совсем не болезнью, а беременностью. Тогда я не знала, что это означает для меня. Не знала, ОТ КОГО, от какого существа я ношу малыша. Знахарка наставляла меня, рассказывала, как бороться с тошнотой, давала пакеты с травами, а я представляла, как приедет Рино, и я скажу ему об этом. Как он будет смотреть на меня счастливыми глазами. Господи, насколько наивными могут быть женщины. Как все банально просто и у смертных, и бессмертных. А потом знахарка тронула мой живот, чтобы определить сроки, и я увидела, как она побледнела, отшатнулась от меня. Начала быстро нас выпроваживать, махать на меня руками, шипеть на Марту и несколько раз осенила себя крестным знамением, выгоняя нас из своего дома. Тогда я не придала этому значения, уговорила служанку скрывать правду, и она скрывала…но мне становилось хуже. Все было совсем не так, как предупреждала Марта. Через несколько недель я уже с трудом передвигалась по дому, боль изнуряла меня, и мне казалось, меня разрывает изнутри, а я терпела, смотрела на свой выпуклый живот и ласково гладила его руками… иногда это помогало, и боль отступала. Я лежала на постели и придумывала ему или ей имя, мечтательно закрывала глаза и понимала, что люблю этого ребенка так же сильно, как и его отца. И ради этого я готова была скрывать правду от своего собственного. Терпеть, стягиваться корсетом и улыбаться за ужином, когда в глазах темнело и тело покрывалось потом, а сердце, казалось, замедляло свой бег. Я писала письма Владу с просьбой передать их Рино, но мне неизменно возвращали их обратно с пометкой «адресат выбыл». Я прятала их в подвале, вырыв небольшую яму в земляном полу.

А потом я потеряла сознание на одном из ужинов, и отец все узнал. Пока я корчилась от боли на его медицинском кресле, он что — то кричал мне в лицо и от его воплей трескались стекла в шкафчиках с лекарствами, мать испуганно просила его успокоиться, и тогда он сказал то, чего я никогда не забуду:

— Ребенок этого выродка убьет ее, понимаешь? Он ее сожрет изнутри. Она уже умирает. Посмотри на нее — ей недолго осталось. Как ты не видела? Ты мать. Она выносила его уже больше половины срока!

Мне хотелось возразить, что всего пять месяцев, но приступ тошноты свернул пополам.

— Мы должны избавить ее от него. Немедленно. Пусть готовят операционную.

— НЕТ!

Я закричала так громко и истошно, что они оба замолчали. Как же я умоляла не трогать, подождать, я ползала у него в ногах и просила, заливаясь слезами. Тогда я не знала истины — смертная не может выносить ребенка от вампира. Это невозможно. В ту ночь мне рассказали, кто они и, кто я…а еще мне рассказали, кто такой Рино и какого монстра я ношу в себе. Я отрицательно качала головой, я им не верила. Мой Рино не монстр. Никто из них не способен даже на десятую долю любви, на которую способен он. Отец был непреклонен, меня заперли в комнате для пациентов и готовили к аборту. Я скреблась в двери и рыдала, то скулила на полу от боли, свернувшись калачиком и обняв живот руками. Я никого к себе не подпускала. Никакие уговоры не помогали. Пока не ослабла настолько, что сил сопротивляться у меня не осталось, но даже тогда я умоляла не трогать ребенка. Но отец сказал, что у него нет выбора — или я, или ребенок, и он свой выбор сделал.

Потом меня долго привязывали к операционному столу, а я рыдала и звала Рино. Я до последней секунды верила, что он придёт за мной. До самой последней секунды.

Они не смогли даже усыпить без риска, что мое сердце не остановится. Отец сделал все анализы и пришел к выводу, что оперировать будут без наркоза. Ни родов, ни анестезии я не выдержу. Потом я узнала, что и обратить тоже не могли. Никто не знал реакции моего организма. Меня резали на живую.