Игра теней

Клеопатра (ему, с холодной, мстительной силой). А ты знаешь, каково это — любить Цезаря и лишиться его?! Нет, не только Цезаря — властолюбца и победителя, но и Цезаря — тебя, живого, лысенького, с твоими насмешливыми, все наперед понимающими глазами, всегда озабоченного, всегда думающего невесть о чем… Того и этого — вас обоих сразу?! Я любила Цезаря — Цезаря! — и учила его любви, в он был понятливым и нежным учеником… Ты отнял у меня все! — всех мужчин, которых я могла бы любить после тебя, потому что после тебя нет мужчины, которого я могла бы полюбить. Ты выжег мою жизнь и не оставил мне ни одного деревца, в тени которого я могла бы спастись от зноя и одиночества, потому что я теперь смотрю на все и на всех теми же глазами, которыми смотрела на тебя, а они ослепли от жара и света. Ты отнял у меня все и даже не заметил этого… И ты еще смеешь теперь являться мне каждую ночь, словно мне же и мстишь за то, что ограбил меня. Порок? Свобода?! — нет, одно лишь жалкое желание забыть тебя, забыть, забыть!.

Антоний (схватил ее за руку, с болью). И все же ты вспомнила о нем! Все же помнишь! Даже когда любишь меня! Девка!.

И вновь они вернулись в явь, в раннее утро тридцать второго года, во дворец в Александрии.

Клеопатра (неожиданно). Скажи, Антоний, ты хотел бы поменяться с ним местами? Ты — живой, красивый, беззаботный, к тому же владеющий полумиром, а также мною, любимый мною так, как только могу я, Клеопатра, любить тебя, Антония, — поменялся ли бы ты местами с ним — мертвым, заколотым, если верить молве, собственным сыном, да и при жизни всегда загнанным в угол политикой и войной, всегда не свободным от самого себя… поменялся бы ты с ним местами, Антоний?

Антоний не ответил.

Ты не виноват, просто ты — Антоний, а он — Цезарь, только и всего. И этого никому изменить не под силу.

Антоний (со стоном). Я хочу, чтобы ты любила одного меня!

Клеопатра (устало). Я и люблю тебя. (Надевает опять пеплос.) Как могу. (Накидывает мантию.) Как умею. (Надевает на себя венец.) Я ведь не только женщина, я еще и царица. И все же, как видишь, я люблю тебя.

Антоний (с неожиданной решимостью). Поменяться с ним местами?!

Клеопатра. Ты опоздал. Он мертв.

Антоний. Зато жив его наследник, Октавий, этот выскочка, недоносок, который напялил на себя вместе с императорством еще и титул Цезаря, — он, не смешно ли, он, а не я!. Этот слюнтяй, который оттяпал у меня половину мира и держит взаперти в этом твоем вонючем Египте…

Клеопатра (почти с сочувствием). И ты хочешь сравниться с Цезарем, победив какого-то Октавия?!

Антоний. Я — Цезарь! Я, а не он! Я! Дай мне мой меч!

Клеопатра. Не говори глупостей, Антоний. Он — не Цезарь, он всего лишь жалкий его последыш, эхо его голоса…

Антоний. А прадед его был вольноотпущенник, ничтожный канатчик из Фуррийского округа! Дай мне меч!

Клеопатра (машинально протягивает ему меч). Антоний, ты сошел с ума!

Антоний (кричит). Панцирь! (Она подает ему панцирь.) Застегни застежки! Не эту! Сперва эту!

Клеопатра (застегивает на нем панцирь). Я не привыкла… чаще я надевала на тебя пиршественный венок…

Антоний. Вонючий канатчик! А дед — ростовщик. И это только по отцовской линии!. Поножи! Где мои поножи?

Клеопатра (подает ему поножи). Воевать с Октавием и Римом — это идти навстречу собственной гибели…

Антоний. Что ж, меня убьют в бою, как мужчину. А его — твоего-то — закололи из-за угла, подло и мерзко, как беззащитную дичь! Но сперва я выпущу кишки этому мальчишке, взобравшемуся на чужое место! Застегни мне поножи!

Клеопатра (поколебавшись). Я не умею.

Антоний. Я тебе покажу.

Клеопатра. Я не могу.

Антоний. Почему?

Клеопатра. Для этого я должна встать перед тобой на колени…

Антоний. Вот и встань! Перед ним-то ты становилась, он воевал чаще, чем я! Так встань и сейчас. Ну же! — хоть сейчас, когда ты… (голос его дрогнул от жалости к самому себе) когда ты, может быть, обряжаешь меня на смерть…

Клеопатра (решилась, встала перед ним на колени, застегивает ему поножи). Я обряжаю тебя для славы…