Игра теней

Девочка крепко уснула, щеки и губы ее порозовели.

– Забирать?

– Да куда уж ночью… Пусть уж до утра… Тогда заберешь… А то вообще-то не положено…

– Спасибо вам…

– Чего уж… Да и сам ты какой-то не в себе… На-а – Медсестра налила мензурку спирта. – Или разбавлять будешь?

– Не буду.

– Тогда вот запить. – Она подала стакан. Я выпил. Ощущение было такое, словно меня сразу, вдруг, погрузили во влажно-жаркое экваториальное лето.

– Совсем ты замотанный, соколик. Сядь вот на стул, посиди. А то – поспи.

И я уснул…

…Мне снился храм. Он был сложен из розово-белых камней и уходил куда-то в светло-сиреневую прозрачность неба, где далеко, в невыразимой вышине, сияли кресты золотом усталого августовского солнца…

Светло-голубые потоки струились туда же, ввысь, и возносили чистых и светлых людей в прозрачно-невесомых серебристых одеяниях… И я летел вместе с ними и был полон легкого, безмятежного счастья… Но чем выше я поднимался, тем тревожнее становилось ощущение оставленного, несделанного или – непоправимого.

И я сумел перевернуться в потоке и сначала медленно, потом все быстрее устремился к земле, и навстречу мне поднимался пар возделанной пашни…

– Проспишь девку-то, отец!

– Да… Я спал?

– Только что не храпел…

– Ну как?

– Отоспится, а там – оклемается… Хотя, если хочешь, направление выпишем.

– Какое направление?

– В больницу. Ты это… Она у тебя случайно траванулась или принимает таблетки те?

– Случайно. Регистрировать будете?

– Это раньше строго было, а щас… Да и нам оно ни к чему… Не с женой живешь-то? Сам?

– Сам.

– И девочка, значит, сама… Пожимаю плечами.

– Вот то-то и оно-… Родители – сами по себе, детки – сами по себе. И никому ни до кого дела-то и нет. Горько что – сошлись, родили, потому и родители. А надо – чтобы были отец и мать. Жена, если мужа похоронит, вдовой называется, а если сына или дочь – не дай никому, Господь! – так все равно мать остается. И отец так же. Вот и думай, кто ты есть… А на Алексея Семеновича не обижайся… Сын у него пьет шибко… Да и сам он… Видать, жизнь такая настала…

Протягиваю женщине оставшиеся деньги.

– Да ты чего… Я не затем сказала-то…

– Вы меня не ограбите.

– Хорошо зарабатываешь?

– Нормально.

– Ну смотри сам. Возьму… Жить как-то надо… Зарплату за прошлый сентябрь только выдали, да и то не всю… Как дочку звать?

– Что?

– Какой-то ты сам не свой… Забирай девочку, и жидкого пусть пьет побольше… И не этих кока-кол, воды простой, ключевой лучше понял, отец?

– Да. Спасибо вам.

– Ну, тогда – с Богом.

Я ехал в такси домой. Девочка спала, положив голову мне на колени.

Единственное, что я знал точно, – так это то, что ни в какой приемник-распределитель этого ребенка я сдавать не собираюсь. Что остается? Дать объявление в газете? «Найдена девчонка русой масти, еще щенок. Верну хозяину за вознаграждение. Контактный телефон. Спросить Дрона».

Бред?

Конечно бред.

Ладно, будет хлеб, будет и песня, как писал в нетленке об освоении суверенной ныне казахстанской целины дорогой Леонид Ильич.

Разберемся.

Дома меня ждал еще один сюрприз.

Ни дня без «кренделей»!

За время отсутствия мою любимую многокомнатную выставили. Я единственный на площадке не обзавелся хорошей бронированной дверью, да и та, что была, замыкалась на безалаберный замок-защелку. Ибо руководствовался простым правилом: для профи любой замок – пустышка, а красть у меня все одно нечего.

Легкомыслие наказуемо. Для лохов отечественных и сухарь – бублик, а неприсмотренная квартирка в таком домишке, как Этот, вообще должна была видеться караваем!

Представляю их разочарование!

Ни мебелью, ни хрусталем, ни золотишком я так и не обзавелся. Всю обстановку квартиры продолжали составлять: кресло-качалка довоенной постройки, письменный стол, бывший в употреблении холодильник, в котором, насколько мне помнится, оставался замороженный куриный окорочок, полбутылки водки да пара яиц.

Телевизор «Радуга», служащий мне верой и правдой уже лет пятнадцать, вынести можно лишь при помощи бригады грузчиков, о видике я лишь подумывал, а компьютер-ноутбук захватил с собой в заплечной сумке… Ах да, еще принтер… Ну да это – дедушка японского принтерования, занимает он добрую половину письменного стола и печатает что-то, только если к нему очень ласково обратиться, да и то – по настроению… Ну да-и лежак у стены, укрытый пледом.

Ни долларов под ковром, ни самого ковра, ни героина в вытяжной трубе…

Свое глубокое разочарование квартирой, хозяином и его благосостоянием лохи выразили крупной надписью на стене в виде слова из пяти букв, переводимого с русского общеупотребительного на русский литературный как «человек странный, в чем-то даже чудаковатый». Отчасти они правы. Но лишь отчасти. А вот с отглагольным прилагательным, начертанным чуть ниже и чуть мельче и расширяющим значение основного слова, я совершенно не согласился. И приди они еще раз, я бы доказал им их не правоту в ходе дискуссии. Ясное дело – на словах.