Игра в …

Мой отец извлек урок из этого события. Потому всю жизнь смотрел только вперед. Даже траву косил не наискось, по дуге, а по прямой линии, а если садился за руль трактора, то выбирал только прямолинейный путь. И сфотографировался только один раз. После того, как председатель колхоза покойный Мухтар накричал на него, – стал на фоне занавески, повешенной поверх стенки хлева и устремил оптимистический взор на буренок, пасшихся на лугу, и ночами не спал, пока снимок не извлекли на свет божий. Бедная бабка моя ублажила фотографа Афсара большущей, с ягненка, индейкой, что б он был осторожным и чтоб отец на фотографии получился как положено, с подобающим целеустремленным взглядом и выражением лица. Отец получился как есть: с орлиным носом и выпученными глазами, устремленными в светлую даль.

Из-за этого поступательно-прямолинейного движения по жизни отец мой однажды угодил вместе с трактором в арык, а в другой раз наехал на бычка Миралы. После такой незадачи он пошел из трактористов в волопасы как бы по стопам деда, чем возрадовал дух усопшего. А вот бабка моя до самой смерти не верила в то, что у ее муженька есть дух. Так как сильно сомневалась, что дед отправился на тот свет. И вообще, считала она, будь у деда дух, то он не стал бы бояться советской власти и вернулся бы в эти края, хотя бы приснился ей… Ведь дух-то не арестуешь… Правда, дед после отправки в ссылку снился ей, но всего-навсего пару разочков.

Итак, (это выражение как и «простите, что сижу к вам спиной» пристало к языку, никак не отделяется, видно, наследственное), деда моего упекли за то, что косо смотрел на коммунизм. Бабка рассказывала нам об этом по меньшей мере раз в году, а уж если выпадал снег – то непременно. Потому, что деда забрали на рассвете того дня, когда к вечеру выпал снег, и дед не смог прихватить с собой теплую одежду. Бедный, как выдержал этот мороз без теплой одежды, горевала бабушка. Порой бабушке приходило на ум, что деду следовало рвануть из той глуши, и никакой сукин сын его бы не догнал. Позже следователь, прибывший в село, сообщил, что дед пока содержится в городе. Бабка кинулась в райцентр и вместе с племянником, жившим там, приехала поездом в Баку, там попала на прием чиновника, как две капли похожего на нашего земляка Бахшалы, растолковала на простецком языке причину, почему дед косо (при слове «косо» она понижала голос) смотрел на коммунизм. Чиновник не усек, тогда на помощь пришел племянник-машаллах, языку него был подвешен – объяснил, что к чему, и деда не расстреляли, ограничившись ссылкой. Бабка именно тогда впервые увидела злопоучную газету со снимком деда.

Накануне дня, когда арестовали и увезли деда, бабке, беременной моим будущим родителем, страх как хотелось татарника, и деду наутро надлежало отправиться в низину за этим зельем, а если не найдется – и где было взяться татарнику в разгар зимы – то чего-нибудь похожего принести, да упокой Аллах душу его родных, хотя и крут был дед, а все равно милосерд, и бабка моя разрешилась моим будущим отцом, причитая «гангал, гангал!», тобишь татарник. И пусть Аллах отнимет душу у бабушек тех, кто увел моего дедушку, и чтоб они при смерти так вот и причитали…

После того, как деда упекли в край, откуда нет возврата, приходили сватать бабку мою разов десять, особливо зачастили в годы войны, когда и ячменных лепешек не сыскать было, но бабка моя, щадя чувства моего отца, всем дала от ворот поворот. А по деду не шибко убивалась, и была права, потому как даже по прошествии пятнадцатилетного срока дед не вернулся.

Как я уже говорил, бабушка точно учуяла, что дедушка обзавелся семьей и обосновался в Сибири. И теперь наверняка есть у него детки, которые доводятся едва ли не ровесником моему папаше. И вот однажды, когда я вырос и, как у нас говорят…. стал носить брюки (будьте любезны, многоточие домыслите сами), из далекой заснеженной тайги пришло к нам письмецо. За подписью «Володя Гашимович»… Черт побери, бабушка как вводу глядела!..

Лейли

«Сегодня Рамиз с Арифом будут драться», слышу голос брата, надевающего солдатский ремень. «Эта сучка подставит ребят», это уже бабушка, кричит, перебирая шерсть.

«Мне варенья!»… А это уже я кричу плача и упав под айвовое дерево. Я бьюсь об землю, потому хочу айвового варенья. Бабушка привыкла к моему такому состоянию, поэтому занята своим делом. Бабушка говорит, что очень любит меня. Она все время называет меня «Чернуш мой, сумасшедший мой». Сейчас я плачу глазами, но одновременно весь превратился в слух. Потому как плакать мне уже надоело, и я жду чьего-то успокаивающего слова. Именно поэтому уши мои навостре.

Услышав, что брат интересуется мной, я заплакал еще больше, прибавив к своему плачу жалостливые нотки. Иногда мной все же интересуются. Если честно, то я плакал не для брата и бабушки, а для соседей, чтоб они слышали. Думаю, может постесняются соседей и дадут мне варенья, чтоб я не плакал.