Игра в безумие

— Вы уже знаете?

— Что?

— Вэйн увидел, что обыскивают его машину, и повесился. Этого нельзя было допустить. Проклятый идиотизм.

— Значит, это все-таки он? — Казалось, Плендер разочарован.

— В письме он ни в чем не сознался, только, что избавился от трупа француженки. Нашел ее в подвале и перепугался. — Тут он заметил груду бумаг перед сержантом. — Какого черта вы в них роетесь?

— Материалы следствия. Я был уверен, что видел в них что-то очень важное, слова кого-то из Допрашиваемых.

— Не понимаю, о чем вы.

Плендер сглотнул слюну, прежде чем ответить. Хэзлтон понял, что сержант крайне взволнован.

— Брилл подал очень подробный рапорт о вашей беседе с Альбертой Норман. Смотрите, что она сказала об Алистере: «Он был лентяем. И скряга». Она так говорила?

— Вполне возможно. Ну и что?

— Слово «скряга» сейчас нечасто услышишь, правда?

— Ну и что? Вполне возможно, она придумала Алистера, чтобы скрыть что-то другое. И неизвестно что.

— Вот мой рапорт о допросе Джоан Браун. Когда я спросил, почему она ушла с работы, заявила, что ее шеф был старым скрягой. — Он ткнул пальцем в строчку. — Не удивительно ли, что она употребила то же самое слово? Как выглядела Норман, сэр? Подождите, я вам скажу… Метр пятьдесят пять — пятьдесят восемь, довольно плотная, высокий лоб, нос чуть изогнутый… — он даже нарисовал его, — довольно полные ноги, крупные ступни.

— Нос похож… а если еще крашеные волосы, и грим, и очки…

— С простыми стеклами. Она могла изменить все что угодно. Но только не нос. Жаль, что в тот день меня не было. Я бы ее опознал.

Хэзлтон взял листок, на котором записан был разговор Плендера с Джоан Браун, и перечитал его.

— Пожалуй, вы правы. Но что это дает? Джоан Браун исчезла и снова вернулась, ну и что?

— Она утверждала, что ездила к родителям. Тогда я им не звонил, ибо счел это важным. Позвонил сегодня, говорил с обоими. Мать рассказала, что Джоан приехала совершенно не в себе, плакала и кричала, что совершила нечто ужасное. За неделю оправилась, и начались скандалы, что, полагаю, для них нормально. Скандалы продолжались до тех пор, пока она не собралась и не уехала. Еще в двенадцать лет утратила контакт с родителями и перестала ходить в церковь. Родители — рьяные методисты, призывали на нее адские кары даже по телефону.

— Потом она объявлялась?

— Да. В прошлом месяце получили два заказных письма, в каждом было по пятьдесят фунтов. И листок: «С приветом. Джоан». И вот что еще. В четырнадцать лет с ней была неприятность. Поймала пса, привязала его и изрезала так, что тот истек кровью.

Хэзлтон вытаращил на него глаза.

— После этого все кругом ее так возненавидели, что, едва окончив школу, ушла из дому. И потом появлялась только изредка.

— Полагаете, она участвовала в убийстве француженки, испугалась и сбежала домой, потом почувствовала желание продолжать и вернулась?

— Это логично, не так ли? Особенно если вспомнить историю с псом.

Хэзлтон согласился:

— Да, это логично. Но не забывайте, все это только теория. Суперинтендант на это не клюнет.

Плендер скромно кашлянул.

— Но это не все, сэр.

— Еще одна теория? Перестаньте забивать этим голову, Гарри, а то заработаете за столом геморрой.

— Это не теория. Я отнес в лабораторию, и там все проверили. Я заметил случайно, когда рылся в бумагах.

Говорить он пытался как можно скромнее. Положил на стол письмо почтальону Роджерсу с конвертом и рядом — карточку со сведениями о Доме Плантатора из конторы агента по торговле недвижимостью. Карточка была из фирмы «Борроудэйл и Трэпни». Лаборатория подтвердила идентичность характеристик обоих документов. Вне всяких сомнений, оба были напечатаны на одной и той же машинке.

Глава XXVII ПОСЛЕДНИЕ СТРАНИЦЫ ДНЕВНИКА

Понедельник.

Бонни. Ни о чем другом не могу я думать, не могу писать. Она присосалась ко мне, эта отвратительная пиявка в женском образе. Говорит, что мы должны быть вместе, что я должен о ней заботиться. Предложил ей деньги, оставшиеся от журнала, не потому, что боюсь ее, а потому, что она должна уйти. Возьми и иди, сказал я ей. Но она уходить не хочет. Хочет, чтобы мы ушли вместе, предлагает сменить фамилию, как она говорит: «начать все сначала». И найти новых девушек.

Она мне отвратительна. Но она в моем доме, сует нос в мои книги, хихикает, пристает и раздевается передо мной донага, желая того, что я никогда ей не дам. Твердит о прошлом, о котором я не хочу вспоминать. Я принадлежу будущему.

У этой мерзавки есть револьвер. Видно, раздобыла его через ребят в Далвиче, якобы какой-то тип ей тогда угрожал. Может, это и правда. Словом, у нее есть револьвер, и она якобы умеет с ним обращаться.

Сидит в моей комнате, грязная и неухоженная, как бродяга, как паук присосавшись к моим книгам. Я убрал дневник, чтобы она не нашла. Прочитай она его, засмеялась бы своим вульгарным смехом и сказала — это доказывает, какой я псих.

Ведь она живет с убеждением, что вполне нормальна.

Больше я ее не выдержу.

Примечание.