Игра в бирюльки

Оставшиеся ликовали, но старались сильно этого не показывать. Ясно, что на сей раз в матче победил МИД. В коллективе стало намного яснее, кто есть кто. Отъезжавшие держались достойно и смирно. Конечно, обидно было покидать прекрасную Францую при таких обстоятельствах, но в том и состоял риск выбранной профессии. Телекамеры многочисленных компаний через решетки совпосольства жадно ловили малейшее отклонение от нормы и никак не находили его. Высланные держались в тени в прямом и переносном смысле. Реклама ни к чему. Прокол случился в лице кранцевской Светланы, которая недолго думая решила выйти на свет и пересекла посольский внешний двор, чтобы попрощаться по-людски с подругами, грузившимися в автобус. Камеры дружно застрекотали: еще бы, миловидная «шпионка» позирует без комплексов и любезно улыбается, демонстрируя чистую совесть. Естественно, журналистам было невдомек, что эта женщина остается и поэтому так беспечна. Но вечером Кранцев с женой уже видел на экране Светлану под аккомпанемент самых немыслимых по дурости комментариев и с укоризной смотрел на свою наивную подругу жизни. Так подставиться!

Неприятное ощущение усугубил Марк Клопсфельд, профессор русского языка из Гренобля, который позвонил на следующий день, чтобы проверить, выслали ли Кранцевых тоже. Узнав об обратном, он для порядка заявил о своей радости и добавил, как думал, наверное: «Тебя не выслали, Артем, потому что ты самый хитрый и не попался с поличным». Шутка была явно неуместна. Несмотря на чувство облегчения, Кранцев задумался над смыслом сказанного Марком – немногие оставшиеся французские друзья и многие, кто мгновенно испарился, действительно будут держать его за «самого ловкого», но шпиона.

После отъезда «грешников» каждый оставшийся чувствовал себя так, словно получил от папы римского индульгенцию на отпущение грехов. Улыбки стали более широкими, анекдоты и шутки в коридорах – более смелыми, хотя окна рабочих комнат, выходящие на бульвар Ланн, по-прежнему остались запертыми и зашторенными. На окнах же, выходящих во внутренний двор посольства, штор никогда не было, и из своей квартиры на четвертом этаже семейство Кранцевых, особенно маленькая любознательная Аннушка, могли наблюдать внизу оживленный людской муравейник совработников. И несостоявшийся «шпион» Кранцев наконец-то мог сосредоточиться на приятных сторонах парижской жизни.

* * *

Париж для Артема никогда не был просто городом. Это был символ, целый мир. Судьба. Жизнь. Вобравший в себя дух и опыт лучших представителей нескольких поколений русской эмиграции, Париж действительно сиял в воображении и наяву. Сам его воздух, по меткому выражению кого-то из видных эмигрантов, был пронизан особым ощущением свободы. Для Кранцева он стал сладким наркотиком, даже если бы пришлось провести здесь всего несколько дней. Парижский шарм ласкал, убаюкивал, согревал сердце, а сама принадлежность к парижской толпе компенсировала отсутствие кредитных карточек у советских дипломатов и отсутствие счета во французском банке. И то и другое советским было настрого запрещено, а в случае вскрытия такового факта подлежало немедленному пресечению и высылке на родину с последующим расследованием мотивов. Чем больше времени отводилось на жизнь в этом уникальном месте, тем яснее становилось, что покинуть его будет мучительно, если не невозможно, без острого чувства ностальгии. Кранцев говорил сам себе, что даже тяжелобольным полез бы на холмы Монмартра, чтобы еще раз взглянуть на пепельно-серые, сизые крыши и позолоченные купола города-светоча. Для него это был не туристический Париж Нотр-Дама, Лувра и Эйфелевой башни. Это было место скопления и смешения прекрасных человеческих страстей и талантов, дерзаний и разочарований, жизнелюбия и страданий, которые производили неповторимое бурление чувств в душе и теле при самом непритязательном проходе по кварталу Марэ или по улице Муфтар. Поразительно при этом, что великолепие самых шикарных парижских кварталов вовсе не подавляло неприкаянного и никому не интересного здесь молодого дипломата советского разлива. Ему даже казалось, что он прикасается к вечности, бессмертию, святости.