Игра в бирюльки

Однако автор хроник Святого Артема ошибется, если будет утверждать, что сердце Кранцева учащенно билось только от соприкосновения с городом Парижем. Где-то в середине мая новый лучик солнца вспыхнул для него с появлением в приемной посольства куколки по имени Жюли Тессари, юной и очаровательной француженки, пришедшей подать заявление на продление стажировки в Московской консерватории по классу скрипки. Озарив Кранцева лучезарно-небесной улыбкой, девушка сообщила, что очень любит русскую музыку и что у ее папаши-бизнесмена достаточно средств, чтобы оплачивать ее пребывание в Москве. То есть нужно только разрешение на продление стажировки, и никаких затрат для советского государства не предвидится. Кранцев, тоже своего рода артист, моментально ухватил волны, посылаемые тонкой душой и еще более – тонким тельцем юной скрипачки. В ее бездонных глазах он ощутил огонь и прочитал необузданную силу желаний, нечто такое, чего уже давно не находил в соплеменницах. Он машинально предложил посетительнице сесть на безвкусный, но помпезный диван в банальной приемной комнате посольства и, чтобы продлить мгновения встречи, завел какой-то нудный разговор из серии вешания лапши на уши. Лишь бы еще немного полюбоваться веснушками на фарфорово-бледном лице девушки, лазурной голубизной глаз и роскошными волнистыми волосами с рыжеватым отливом.

В завершение беседы, сам себя не помня от неожиданного волнения, он зачем-то предложил встретиться в городе, попить кофе и поболтать о музыке. И самое странное, что девушка согласилась. Похоже, оба уже догадывались, каков будет истинный повод для встречи и сюжет для разговора. Только когда за посетительницей захлопнулась дверь, Кранцев услышал над головой шелест крыльев своего ангела-хранителя и его невнятный шепоток: «Ну ты даешь, Артем, рисковый ты парень!» Но желание еще раз дотронуться до этих изящных рук, обнять эти хрупкие плечи оказалось сильнее предостережения.

* * *

Еще бы! Советский дипломат в середине 1980-х годов на Западе, как учили компетентные органы, должен быть особо осторожен и бдителен. И уж подавно воздерживаться от сердечных авантюр. Каждый раз, когда Кранцев предлагал свидание горячей Жюли и подолгу сидел с ней в машине с номерами 115 за запотевшими стеклами, напрягаясь от смутной тревоги, она спрашивала, почему они не могут встречаться открыто, на людях, где-нибудь в кафе или, например, у нее дома, на острове Сен-Луи, где она живет с мамой. Иногда Кранцева посещала мысль: а что, если французская контрразведка подставила ему прекрасную Жюли, но он тут же сам себя успокаивал, говоря, что такая затея была бы слишком дорогостоящей (завербовать, мотивировать и обучить шпионским премудростям юную скрипачку) и малопродуктивной (без интима нет и повода для шантажа, тем более для вербовки). Впрочем, боялся он не столько французских службистов (как-то удастся от них отбрыкаться), а своих, суровых и беспощадных бойцов невидимого фронта (не отбрыкаешься) – кто знает, сколько их, незаметных, рассеяно в пространстве, даже после высылки 47? Кто поверит, что Кранцев с француженкой только болтают об исторических культурных связях двух народов и дальше юношеского петтинга еще не продвинулись? Короче, никаких кафе, никаких прогулок по набережным Сены, никаких хождений в народ.

В машине, действительно, ничего поражающего воображение любителей острых ощущений не происходило. Кранцев каждый раз решительно гасил порывы передовой девушки наклониться и перейти к более предметным ласкам, а сам млел от ее близости, волнуясь, как мальчик, от прикосновений ее маленькой груди и жадных губ.