Игра в бирюльки

В глубине его существа таилась надежда, что однажды можно будет дать волю распиравшим его чувствам, а пока надо сдерживаться, время еще не пришло. С такой девушкой может быть только настоящая, честная любовь. Поэтому они сидели, подолгу прижавшись друг к другу, с закрытыми глазами, боясь разрушить короткие мгновения зыбкого счастья, молча касаясь пальцами горячих щек, холодных ушей и растрепанных волос друг друга, давая волю только губам, теряя всякое понятие о времени. На каждое такое свидание Жюли приносила плитку шоколада «для поддержания сил», как она объясняла, потому что после долгих и мучительных поцелуев чувствовала, что теряет силы. «Когда мы сможем нормально любить друг друга?» – не уставала при этом спрашивать девушка. Для Кранцева же вопрос был излишним, так как он считал, что любовь уже объединила их, пусть и без высшего слияния тел. Странным образом неодолимое влечение к этому небесному созданию перекрывалось у него зудящим нутряным страхом прегрешения, если вообще не парализовало его душу и тело типичного совка. К этому страху примешивался страх обмануть и разочаровать такое доверчивое и такое нежное существо. Он ненавидел своего двойника, желавшего вести себя ответственно, по-мужски, в этой ситуации, но мысль о неминуемых последствиях совершенно подавляла его волю. Кто ты, спрашивал он сам себя, отдаляя решительный момент: садомазохист или просто трус? Ответ напрашивался сам собой. И в конце концов Жюли пришла к правильному выводу.

Их последняя встреча стала лишь очередной занозой в сердце Кранцева. Идиотская идея – принять приглашение матери Жюли на ужин. И не просто мамы, а весьма привлекательной зрелой дамы, решившей этим приглашением закрыть навсегда больной вопрос – встретиться лицом к лицу и окончательно ликвидировать, по ее мнению, немолодого и к тому же русского поклонника своей дочери. Для ее же блага. Жюли с глазами, полными слез, молча наблюдала за словесной перепалкой двух заумных взрослых людей, с трудом ухватывая суть витиеватых, саркастических фраз. Она уже предчувствовала, что ее Артем скоро исчезнет, так и не исполнив с ней акт «нормальной любви», что она просто отказывалась понимать. Кранцев же и впрямь чуствовал себя настоящим подлецом, обманувшим ожидания юной возлюбленной, и с облегчением, как руководство к действию воспринял прозрачный намек мамы на желательность его быстрейшего исчезновения из жизни дочери. Эти слова как бы зависли над прекрасным сервизом саксонского фарфора и бокалами редкого бургундского вина, украсившими стол в шикарном жилище небедных родителей Жюли.

После кофе влюбленные поднялись на второй этаж в комнату Жюли, и там Кранцев еще острее кожей ощутил присутствие мамы внизу. Оба понимали, что это место тоже не позволит их телам слиться воедино и еще больше разъединит их навсегда. Жюли для вида взяла скрипку, как бы защищаясь от последнего, никчемушного поцелуя Артема. Слушая ее сдавленные рыдания, Кранцев окончательно проникся отвращением к самому себе. Своими руками устроить муку ангельскому существу, отвергнуть такую близкую, возможно, неповторимую любовь просто из страха… Ну просто козел.

Солнце в небе, конечно, не померкло после Жюли, но стало светить гораздо слабее. А пропасть в душе Кранцева увеличилась на несколько сотен метров, но все же дна не достигла, и заглядывать в нее вовсе не хотелось. Ведь у него оставались дочь Анюта, жена Света и Париж.

* * *