Игра в четыре руки

Выливаю остатки воды на рану, промакиваю окровавленным тампоном, заливаю перекисью. Хорошо хоть аптечку сам собирал, хватило ума… Кровь сразу вскипает белесой, стремительно розовеющей пеной. Снова промакиваю, щедро присыпаю стрептоцидом, после чего перетягиваю оставшимся индпакетом.

– Запасной свитер есть?

Помогаю Асту облачиться.

– Руку, конечно, хорошо бы в петлю и на шею, но сам понимаешь…

– Понимаю, – говорит. – Светиться не стоит.

– Точно. Ты уж поаккуратнее, а я рюкзаки понесу. Только с раной все равно надо что-нибудь придумать, а то заражение… Могли попасть клочья шерсти от свитера, я же ее толком не чистил.

– Может, в больницу? – предлагает. – Или в травмпункт? У нас ближайший на Соколе, круглосуточный.

– Нельзя, – качаю головой. – Хирурга не надуришь. Увидит, что пулевое, мигом в милицию позвонит, у них на этот счет инструкции строжайшие.

Серега задумался.

– Тогда к Миладке? У нее мать – врач «скорой», может, и она что-нибудь умеет?

Миладка – это хорошо, странно, что мне самому в голову не пришло. Да и матушка ее тетка толковая, понимающая. Есть надежда, что в случае чего прикроет. Или не прикроет. По моим расчетам, они уже должны были подать документы на выезд. Захотят ли рисковать, связываться с заведомо темной историей? Но других вариантов, похоже, нет.

Кое-как затираю ногой следы крови, набрасываю поверх свежий снег, и он сразу начинает краснеть. Нехорошо…

– Аст, ты подожди пока, я за билетами.

Расписание сообщает, что следующая электричка (Подольск – Москва-Курская) будет только через час пятнадцать минут. Слишком долго. Аст раскиснет, да и те типы вполне могут добраться до платформы. Народу нет, а мы тут торчим на свету, как три тополя на Плющихе. Подкрадутся – и засадят из темноты, дуплетом…

– Слушай, ты идти сможешь? Давай доберемся до Симферопольского шоссе. Тут недалеко, километра полтора – и прямиком в Москву. Автобус или тачку поймаем, деньги есть.

Так мы и поступили. В теплом салоне попутного «пазика» изо всех сил стараюсь не заснуть. Я «у руля» с самого утра, и хотя в последнее время это дается мне не так тяжко, как даже месяц назад, все равно явный перебор. А отрубаться мне никак нельзя, так как трудный день еще далеко не закончен…

15 марта 1979 года.

Москва.

Ночь приносит облегчение

Водитель высадил нас на Варшавке, на перекрестке с улицей Подольских Курсантов, примерно там, где в мое время будет станция метро «Пражская». Одиннадцатый час, и такси пришлось ловить довольно долго. Аст уже сомлел в тепле салона и, не скрываясь, цеплялся за меня. Я держался на одной силе воли: если повалимся на улице, сердобольные граждане вызовут «скорую» или милицию, и тогда каюк. Обошлось.

Загружая в багажник грязные, все в подземной пыли рюкзаки, подумалось: не зря все же мы слазили тогда за денежной захоронкой. Вот и пригодилось, хороши бы мы были сейчас в общественном транспорте.

Миладке позвонили из автомата на углу ее дома. Где вы, благословенные времена мобильников?.. И – невероятное, сказочное везение! – она одна, предки убыли на дачу к знакомым, на шашлыки по случаю какого-то юбилея, и вернутся только завтра. Дом – панельная двенадцатиподъездная кишка-пятиэтажка, без лифта, и Аст долго, мучительно карабкается по лестнице, гневно отвергая попытки подставить ему плечо. Между третьим и четвертым этажами он наконец сдается и повисает у меня на шее. В таком виде мы и предстаем перед распахнувшей дверь одноклассницей.

Все-таки настоящая еврейская женщина – это страшная сила, даже если ей всего пятнадцать, и она не знает ни слова на иврите. Мы с Астом умыты, загнаны на кухню, обруганы на чем свет стоит, напоены обжигающим чаем с лимоном, накормлены бутербродами с «Любительской» колбасой.

Серега сидит голый по пояс и мужественно терпит, пока Миладка, шипя что-то себе под нос, обрабатывает рану. Рядом, на полу – медицинский никелированный тазик, в который живописно набросаны куски окровавленной марли и ваты. Милка, словно настоящий хирург, промакивает рану марлевым тампоном, прихватив его длинными никелированными щипцами с загнутыми кончиками. Прочие блестящие штуковины – какие-то крючки, лопатки, ножницы – аккуратно разложены на вафельном полотенце и наводят на мысли о пыточной камере. Точь-в-точь как в подвалах таллинского гестапо из сериала «Вариант „Омега“».

Щипцы громко брякнули о дно тазика. Миладка полила рану чем-то из пузырька – Аст дернулся, но усидел. Сложенная стерильная салфетка, обильно покрытая пахучей мазью, – на рану, поверх нее – повязка. Крови не видно ни на коже, ни на марле.

– Ну вот, готово.

Миладка выпрямилась, вытирает руки куском марли.

– Может, теперь объясните, что с вами стряслось? Только не надо врать, что случайно забрели на стройку и напоролись на арматуру. Рюкзаки ваши я видела, и чем от вас пахнет – тоже понятно.

– И чем же? – задаю заведомо идиотский вопрос.