Игра в четыре руки

Третий день Женька с Астом сидели на конспиративной квартире – что бы ни говорил дядя Костя, а это она и была. Потому что нельзя выйти на улицу, и к окнам, тщательно задернутым плотными шторами, тоже лучше не подходить, хотя девятиэтажка, где их поселили, и выходит фасадом на широченный пустырь где-то на окраине столицы. И телефон не работает. То есть работает, но пользоваться им нельзя, о чем ребятам сообщил тот самый сотрудник, которого обещал приставить к ним двоюродный дед. Это была смуглая девушка латиноамериканской наружности, изящная, невысокая, быстрая, опасная, как мангуста.

В жилах Кармен (для друзей – Карменсита, мальчики!) перемешались все крови, что только можно найти в Южной Америке: испанская и англосаксонская, кровь индейцев майя и ацтеков, негритянских рабов с Берега Слоновой Кости и апачей с семинолами, обитателей Северной Америки. В итоге смесь вышла взрывоопасной и… обворожительной. Так и тянет представить ее то ли на узких улочках Гаваны, в пестрой юбке, с гитарой, то ли в латиноамериканской сельве, одетой в рубашку цвета хаки, с мачете и «гарандом» на плече.

А пока Карменсита с удовольствием смущает подопечных подростков суперэкономными домашними халатиками и соблазнительными позами, которые принимала как бы невзначай.

– Ты не смотри, что она так зад… э-э-э… бедрами крутит, – предупреждал дядя Костя. – Кубинки, они без этого не могут. Так-то она девчонка толковая. А уж готовит – пальчики оближешь, правда с перцем иногда может перестараться…

Позже выяснилось, что по поводу кулинарных пристрастий Карменситы генерал нисколько не преувеличивал: блюда, которые она готовит, больше подходят огнедышащему дракону, чем человеку. Женька даже подумывал попросить дядю Костю привезти обычных сосисок, что ли, чтобы варить их самостоятельно. Но вовремя сообразил, что нанесет тем самым кубинке жесточайшее оскорбление.

На вопрос, откуда в органах (насчет места службы Карменситы ни Женька, ни Второй иллюзий не питали) взялась жительница Острова Свободы, дядя Костя лишь хмыкнул:

– Считай, что она тут по обмену… студенческому.

Женька нацелился было расспросить, но двоюродный дед только коротко глянул на него, и рот захлопнулся сам собой.

Аст пребывает в недоумении. Он по-прежнему воспринимает происходящее как удивительное приключение, но как вести себя со старым другом, понять не может до сих пор. Главная трудность: с кем он беседует в каждый конкретный момент, с ровесником-одноклассником или с не вполне понятным гостем из будущего, который называет себя загадочным словом «комонс» и выдает порой такое, что впору за голову хвататься. Так что Серега предпочитает отмалчиваться и даже от нечего делать взялся за учебники, которые заставил его взять с собой явившийся за ним вежливый молодой человек спортивного телосложения.

Женька чем дальше, тем сильнее стал путаться в том, где он сам, а где его взрослое «я». Вот, к примеру: мелькнула какая-то непривычная мысль – как понять, принадлежит она ему самому или незаметно подсунута Вторым? А если и ему, в какой степени она возникла как следствие обращения к второй, взрослой памяти?

Память, да… Содержимое памяти Второго порой представлялось Женьке не слишком упорядоченным хранилищем то ли ящиков, то ли библиотечных шкафов. Одни гостеприимно раскрыты – залезай, смотри, что хочешь, все расставлено по полкам, снабжено ярлычками с краткими пояснениями. Другие – беспорядочная свалка книг и журналов, часть из которых без обложек, другие лишены половины страниц, и непонятно, как к ним подступиться. А есть и третьи – глухие черные ящики без дверок и ручек, в которые снаружи не проникает, кажется, ни единый квант света, и даже думать не хочется, что там, внутри…

Дядя Костя приезжает каждый вечер, и тогда Второй выбирается «из тины», отряхивается, и они садятся беседовать. Женьку при этом бесцеремонно задвигают в дальний угол сознания – Второй овладел каким-то особым приемом, позволяющим если не полностью скрыть от альтер эго содержание текущей беседы, то сделать его расплывчатым, неясным. Это как сон: пока спишь, все кажется понятным и простым, а стоит проснуться, и остаются какие-то разрозненные клочки, бессмысленные фрагменты, да и те рассасываются через считанные минуты.

Но эту беседу он скрыть не пытался.

Конечно, я не пятнадцатилетний пацан. Но как ни пытался соскочить с опасной, по моему мнению, темы, опыта шестидесятилетнего мужика оказалось недостаточно, чтобы противостоять такому волчаре.

Восьмидесятые. Афган, Горбачев, Чернобыль, перестройка. Фолкленды, ирано-иракская война, Польша, Прибалтика, крах СЭВ и Варшавского договора, падение Берлинской стены. Катастрофа Сумгаита, Карабах, «Буря в пустыне», ГКЧП, Ельцин, Беловежская пуща, распад СССР. Приватизация, Чубайс с Гайдаром, «святые девяностые», танки бьют прямой наводкой по зданию Верховного Совета, семибанкирщина, Чечня, Югославия, дефолт…