Затеряться в существовании, потерять вдруг саму себя... Папа когда-то повторил дома это, сказанное ему одной из его пациенток на консультации. Он так и не смог приучить себя к отстраненному, неадекватно чувственному восприятию услышанного от них.
Иногда, сидя за барной стойкой дома, папа говорил удивительные вещи:
– Я бы до этого сам не додумался... Счастье, оказывается, как бы парадоксально это ни звучало, способно порою доказывать свое всесилие в несчастье. Покушаясь на самоубийство, человек тем самым избавляет себя от всех бед и душевных мучений, мешающих достижению счастья.
– Ирка, солнышко, а давай выпьем немного? – сказала я. – Водочки, для запаха, а?
Она посмотрела на меня сквозь узкие, залипшие прорези опухших глаз.
– Давай. Мне так хочется жить...
Глава 11
Танька сидела с Томасом Линджером в баре. За стойкой. Томас, в привычной для «фермы» светло-голубой служебной униформе с низким треугольным вырезом на веснушчатой груди, Танька в своем коричневом, бархатисто-мягком Juicy Couture.
Пили кофе. Молчали.
– Aujourd’hui je me sens mieux,[6] – почему-то по-французски сказала Танька.
Томас посмотрел на нее, чуть откинув голову, а затем очень нежно коснулся подушечкой среднего пальца гипсовой накладки на Танькином носу.
– Карашо.
– Да, – кивнула, улыбнувшись, Танька.
Томас, приблизившись к Таньке лицом, посмотрел на нее понятным для каждой женщины взглядом.
Она, прочитав в нем все как надо, отрицательно покачала головой.
Вчера, когда Артур, подкатив ее прямо ко входу на «ферму», вот так же призывно-вопросительно посмотрел на нее, Танька ответила словами, которыми ее напутствовал Отари после операции:
– В течение семи—десяти дней никаких физических нагрузок. Включая, включительно. Я выражаюсь понятно, Артурчик?
Во фразе Отари, процитированной Танькой Артуру, вместо слова «Артурчик» было слово «Коркина». А интонационно – точь-в-точь.
Томас, как и Артур в машине, на это, может только посемафорней, развел в стороны длинными руками: мол, что поделаешь, хоть и хочется.
Артур, правда, так же бессловно, но выразительно, на всякий случай поитересовался глазами насчет еще одного, так сказать, альтернативного способа. На что Танька хихикнула, не сильно раскрывая еще отекшие губы, которым было немного больно, как и всему лицу, а ответила запомнившейся от одной вокзальной официантки фразочкой:
– Буфет закрыт. Хадогов и ганбупгенов нету.
Глава 12
После ужина, вернувшись в номер, я сказала Машке, что хочу одна побродить по парку, и, утеплившись, вышла.
С минуту или чуть больше подышала возле гранитного вазона, попахивающего скорым снегом, сыроватым ветром, потом достала из сумки Vertu, подарок Димы, и набрала номер старшего администратора.
– Слушаю вас, – мгновенно отозвался ее приветливый голос.
– Это я, добрый вечер. Пожалуйста, прямо сейчас выходите из «фермы». Жду вас.
Я закурила, левой рукой приподняла меховой, из шиншиллы, мягкий воротничок своего пальто от Georgio Armani. Скоро зима. Снег. Скользкие дороги (а резину еще не меняла) и постоянная грязь на лобовом стекле автомобиля. Может быть, плюнуть на все, сесть в самолет, и через четыре часа, всего-то четыре часа... Белый песок под босыми ногами, теплое, как парное молоко, море и солнце, египетское, неизменно открытое, нежное...
– Добрый вечер, – сказала администратор, летящей упругой походкой спустившаяся ко мне по каменным ступеням. – Не заставила ждать?
– Нет. Замечательно выглядите.
– Спасибо. Стараюсь.
Она умела принимать поверхностную, ни к чему не обязывающую лесть. А выглядела сейчас действительно хорошо. В светло-сероватом двубортном полупальто из шерсти и трикотажа от PINKO. Шесть, в два ряда, красивых пуговиц, пояс с пряжкой и такие же пояски-перехваты над трикотажными манжетами рукавов.
– Я, по-моему, догадываюсь, о чем пойдет речь, – сказала администратор, не отрываясь, глядя в мои глаза. – Я узнала о случившемся на Арбате, а затем и в четырнадцатом номере, через тридцать семь минут.
– Это не оправдывает вас, – как можно мягче сказала я.
– Знаю.
– И что?
– Я уже отдала приказ всем дежурным по «ферме» держать постоянно включенными, но с убранным до новостных программ звуком, телевизоры. И немедленно сверять услышанные по эфиру фамилии с фамилиями наших клиентов. То же самое будет и у меня в кабинете. Я не могу простить себе промашку с Какаулиной... и готова понести...
– Достаточно, – остановила я администратора. – Слава богу, что Какаулину удалось спасти.
Глава 13
Лешина квартира была в ничем не украшенном, грузновато-тяжелом от однообразных рядов окон доме на Кутузовском, как раз напротив гостиницы «Украина».
– Стиль позднего КГБ, – сказал Леша, когда они впервые с Машкой, после ознакомительно-опустошительной ночи на четвертом этаже, в почти бесстенной, как бы распахнутой, когда-то трехкомнатной квартире с широченной кроватью на подиуме, спустились вниз, в ресторан «Zолотой».
Машке запомнилось, как Леша умело и хлебосольно грузил ее фуа-гра с лесными ягодами и вкуснейшим ризотто с белыми грибами, сыром и коньяком.