Игра в японскую рулетку

Ясуо Одаки призвали в армию в 1943-м. Отправили в Манчжурию, на сталелитейный завод, где к великому его счастью пришлось не воевать с оружием в руках, а исполнять знакомые функции химика-технолога. Через год получил звание сержанта и восемь солдат-лаборантов в подчинение. А спустя еще полгода война закончилась. Поступил приказ от императора о капитуляции. Еще целую неделю раздавленные этим известием японцы просто сидели и дисциплинированно ждали советскую армию, чтобы сдать оружие. Потом еще три месяца, уже в качестве военнопленных, продолжали привычную работу армейских химиков. Но однажды их всех затолкали в вагоны и повезли. Куда? Охрана отмахивалась: «В Токио, в Токио, домой!». Выяснилось: в Ташкент.

– Одаки-сан, – спрашиваю, – как с вами обращались солдаты, взявшие вас в плен?

– Нормально обращались. Не били, не издевались, но, конечно, ругались, кричали. Я, правда, тогда еще не понимал – что они кричат. В Ташкенте нас определили работать на кирпичный завод. Лагерь для военнопленных располагался тут же, за заводским забором. Конечно, условия были тяжелые, голодали сильно. Но мне повезло, работа досталась нетрудная: вместе с двумя русскими стариками я плотничал в мастерской. Слово за слово через полтора года уже немного знал язык. Это, правда, не поощрялось: если кто из начальства увидит в руках бумагу, карандаш или русскую книгу, – хорошего не жди. Считалось, что если ты выучишься языку, то сбежишь. А куда бежать?.. Вскоре снова удача, меня направили на открывшиеся в то время в Ташкенте антифашистские курсы. В каждом лагере из военнопленных были отобраны по одному – два человека.

– А почему именно вы?

– Наверное, потому, что каждую свободную минуту я старался читать газету.

– Вы же сказали, что читать было нельзя…

– Это русские газеты – нельзя, я же читал газету, которая издавалась в Хабаровске специально для японских пленных и завозилась в лагеря. Многие японцы даже брать в руки ее отказывались, говорили, мол, пропаганда. А я хотел все знать. Один из русских политработников, часто бывавший в нашем лагере, как-то спросил: «Интересно?» Я ответил: «Интересно». Вот и послали на курсы. Учился три месяца, потом сдал экзамен по истории компартии. Четверых курсантов, меня в том числе, направили в распоряжение политотдела МВД Узбекистана. Мы назывались пропагандистами и выезжали в лагеря, помогали создавать в них так называемые демократические группы.

– А как вас встречали соотечественники?

– Вначале очень плохо. Говорили: «Ты – шпион Советского Союза!..»

Потом постепенно все изменилось. Моей главной задачей было по мере сил облегчать условия существования японских военнопленных. И нередко это сделать удавалось. Соответственно изменилось и отношение ко мне.

– Вас увлекли коммунистические идеи?

– Вначале чрезвычайно увлекли, и я охотно выполнял свою работу. Коммунистическая пропаганда, как и любая, умело выстроенная и пущенная в дело пропаганда, – сильная, дурманящая мозги вещь. Но скоро мне выдали пропуск, по которому я мог свободно передвигаться по Ташкенту. И я ходил, внимательно прислушивался к тому, что люди говорят, наблюдал, как они живут. Очень скоро сделал выводы, о которых, конечно же, тогда благоразумно молчал. Но одно для меня стало совершенно очевидным: такая политическая и экономическая система для моей страны абсолютно неприемлема. Большинство же военнопленных жили в лагере кучно и так же кучно работали. Язык никто не учил и ничего самостоятельно понять не мог. В сентябре 1948 года, когда нас освободили из плена и отправили обратно домой в Японию, в душе я уже был законченным антикоммунистом. Но полюбил и страну, в которой был пленником, и народ, среди которого жил.

– После возвращения на родину вам никто не предъявлял претензий, мол, вот ты, коммунист…

– Нет, ничего такого не было. Тогда многие японцы возвращались из плена, как они сами считали, «коммунистами». Но очень скоро эти идеи и у них из голов повыветрились.

– Вы теперь, что называется, бизнесмен на заслуженном отдыхе. Если не секрет, какую сумму ежемесячно получает такой японский пенсионер?

– У меня пенсия небольшая – 200 тысяч иен в месяц. Плюс военная пенсия – 50 тысяч.

– А сколько тогда большая пенсия?

Смеется: «250 000 иен. Потому я теперь и могу себе позволить путешествия в Ташкент». Смотрит на меня внимательно и говорит: «А теперь я расскажу ту же историю моего плена в ином ракурсе».