Игра в японскую рулетку

Почему мы не попробуем поменять эту конструкцию? По-моему, японская экономика стала очень сильной, а наша жизнь – очень приятной. Поэтому люди не желают менять эту конструкцию».

«Сильная экономика» и «приятная жизнь» – согласитесь, стимулы достаточно серьезные, чтобы не реагировать слишком болезненно на возникшую параллельно коррупцию и не испытывать желания немедленных и радикальных перемен. Да что там японская коррупция! Как я уже сказала, ежедневные новости российского телевидения красочно демонстрируют всем и каждому размах и мощь коррупции русской.

Наблюдая воочию все эти прелести российской действительности, японский обыватель-налогоплательщик умиротворенно вздыхает: «К счастью, нам подобное не грозит. Император – «символ государства и единства нации», правда, как и английская королева, лишенный какой-либо реальной власти, но пользующийся безмерным уважением и восхищением подданных, бессменно находится в старинном императорском дворце и своего поста никому, кроме наследного принца, уступить и не подумает. Премьер-министр и правительство работают в своих правительственных дворцах из стекла и бетона в токийском районе Касумигасэки и хотя и подвергаются ротации, но без всяких верховных приказаний и рекомендаций. Исключительно в результате демократической процедуры перевыборов. Да и экономика страны улучшается день ото дня, потому что вся страна без устали трудится. Что же касается коррупции, то все уличенные в ней власти предержащие в обязательном порядке отвечают по всей строгости закона.

Однако, и факт этот общеизвестен, для любого японца значительно горше тюрьмы сознание того, что перед своими близкими он опозорен. Сама по телевизору наблюдала, как президент одного из крупнейших банков страны, уличенный в недобросовестности, плакал и на коленях просил прощения у сотрудников за то, что не оправдал их доверия. Эти слезы, это публичное стояние на коленях многим в России показались бы не совместимыми с такими понятиями, как мужское достоинство и честь. В Японии эти слезы – высшее свидетельство осознания мужчиной своей вины перед согражданами и глубокого, искреннего раскаяния. В былые дни после такой сцены обычно следовало харакири (сэппуку). Не знаю, какова дальнейшая судьба того чиновника, времена, и это понятно, изменились, но даже сегодня самоубийство после перенесенного публичного позора многим японцам видится вполне достойным выходом из ситуации. Но, конечно же, я не склонна думать, что все японские мужчины-самоубийцы решаются на этот крайний шаг, смывая позор. Японское общество такой же сложный организм, как и любое другое общество, и жизненных катастроф у японцев не меньше, чем в других странах.

Мы не японцы, и харакири, конечно, не наш стиль и не наша стихия. Нас и так уже перекормили смертями в результате странных войн и криминальных разборок. Мы – сложная страна некающихся грешников, не признающих такие понятия как покаяние и искупление. И наши запятнанные олигархи, политики, банкиры, чиновники и даже военные, после каждого очередного скандала продолжают жить по двум формулам: «Плюнь в глаза – божья роса!» и «Стыд глаза не выест».

Умные, умные японские власти. Это их ноу-хау. Демонстрируя по телевидению каждое божье утро убедительные российские новости не в пересказе комментатора, не кусочками, вплетенными с собственные новостные программы (хотя и этого тоже предостаточно), а как есть – вживую и целиком, они на самом-то деле создают самим себе яркую и убедительную рекламу. Демонстрируют своему народу пример того, как жить нельзя.

А теперь ответьте: кому захочется после очередной порции такого действенного вливания возникать по поводу необходимости изменений в собственной, экономически вполне приятной, устоявшейся, ну, подумаешь, немного коррумпированной жизненной «конструкции».

Гимн домашним тапочкам

8 июля 1853 года корабли американского адмирала Мэтью К. Перри бросили якоря в тихоокеанском заливе близ города Эдо, что в переводе с японского означает «дверь реки». Уже тогда число жителей этого крупнейшего в Японии портового города превышало миллион человек. Говорят, что удивленному и потрясенному чиновнику сёгуната Токугава, вступившему в переговоры с нежданными и нежеланными гостями, так прямо и было заявлено, мол, отныне Японии необходимо отказаться от своей почти двухсотлетней политики изоляции страны и открыть гавани. В качестве же аргумента была презентована действующая модель железнодорожного поезда. Японские чиновники – и поныне славящиеся своей чопорной сдержанностью – тогда при виде маленького дымящего локомотива не сумели удержать восторженных криков.