Переступив порог школы в элегантных туфельках на высоких каблуках, она была вынуждена с ними тут же расстаться и шлепать по этажам в домашниках. А это, согласитесь, уже совсем другая эстетика. Но когда диктуют рационализм и традиция, эстетике положено молчать. Самое сильное впечатление на мою подругу произвели учителя-мужчины: все как один в элегантных строгих костюмах, при галстуках и… в мягких домашних тапочках.
Подозреваю, что именно этот всепроникающий диктат домашней тапочки причина того, что полки японских обувных магазинов отнюдь не ломятся от модной, разнообразной и красивой обуви, которую хочется немедленно примерить, а японские элегантные дамы вынуждены подбирать одежду с учетом того, как та будет смотреться в ансамбле с… домашними тапочками. Зато уж самих тапочек – всех видов, фасонов и расцветок – океан! Есть из чего выбрать. Так что вместо стихов о любовании прелестной женской ножкой, обутой в изящную туфельку, вполне возможны современные «гимны домашней тапочке».
Плохо, конечно, что обувной промышленности Японии грозит опасность однобокого развития. Но, с другой стороны, опять же ни «Труссарди», ни «Диор», ни «Босс» здесь особо не развернутся. Спрос не тот. Ведь за что приходится сражаться мировому обувному дизайнеру? Чтобы туфельку очень хотелось надеть и совсем не хотелось с ней расстаться. А японский главный критерий? Чтобы надеть обувь было легко и удобно и так же удобно и быстро – скинуть.
… Вдохновленная нынешней немыслимой чистотой в доме, когда даже японский сантехник – не говоря уже о званных и незваных гостях, – заходя починить неисправный кран, снимает на пятачке у входа обувь, я присмотрела для своего московского дома чудную деревянную «вешалку-распялку для тапочек». И даже представила, как поголовно наряжу в тапочки друзей, которые соберутся отметить мое возвращение на родину. Однако вспомнила, что в наших краях предложить гостю разуться может только самый нетактичный хозяин, для которого сохранить в чистоте ковер куда важнее сохранения собственного реноме. Не говоря о том, что подобная просьба свидетельствует, как минимум, о дурном воспитании.
– Слушай, ты непременно должен приобрести вешалку для тапочек, – уговариваю я знакомого из Ташкента, рассудив, что для меня сей предмет домашнего обихода, конечно, лишний, но идея-то здравая!
– Для чего? – удивился он, – у нас испокон веку в уличной обуви в дома не заходят…
Кимекоми нингё
В давние-предавние времена, году в 1736-м, ну, самое позднее в 1740-м, священнослужитель храма Камо из города Киото по имени Тадашиге Хакахаши придумал себе хобби: из обрезков ивы, распиленной для хозяйственных нужд, начал вырезать человечков, а затем с помощью клея и кусочков материи одевать их в костюмы. Чурбачки были самые разные, и куклы того времени тоже получались разные – высокие и низкие (но не более 5 – 10 сантиметров), худые и полные, девочки и мальчики, кавалеры и придворные дамы. Тщательно отшлифованная древесина постепенно превращалась в складные фигурки; материал на «тело» ложился плотно, проделанные ножиком, где полагается, бороздки, смазанные клеем, помогали выровнять шероховатости.
А потом кукол стали продавать в ларьке при храме Камо. Люди раскупали их охотно, ведь прототипами кукол были они сами – горожане, воины, священники храма, дамы и кавалеры, состоящие на службе у императорской семьи. Имя им дали – «кимекоми нингё»: киме – деревянная грань, коми – вставлять, монтировать, но иногда называли и по имени храма, где они были придуманы: каме нингё. Слово «нингё» (кукла) состоит из двух иероглифов, которые дословно можно перевести так: «человеческая форма». И отношение к ним в Японии соответствующее. Когда куклы, любые, даже детские игрушки, отживают свой век, их ни в коем случае не выбрасывают на помойку, а несут в буддийский храм и складывают в определенном месте. На вопрос: «Почему так?» – дается исчерпывающий ответ: «Потому что у всех у них есть лица». Когда старых кукол набирается достаточное количество, их сжигают на костре, и все то время, пока горит огонь, читают над ними молитвы.
«Тебе нравятся японские куклы?» – спросила знакомая итальянка в мой самый первый приезд в Страну восходящего солнца. Даже приблизительно еще не представляя, что это за куклы такие, я сказала: «Конечно, нравятся!» «Приходи завтра, будем учиться их делать», – предложила Стефания. Так я попала в кружок избранных – школу высокого искусства кимекоми нингё.
Дело в том, что к японскому образу мыслей и к японской действительности европейское деление на искусство «большое» и «малое», на «чистое» и «прикладное» неприменимо. В книгах японских искусствоведов художественное ремесло поставлено в один ряд с искусством пластики, живописи, архитектуры.