Игра в ящик

Каретин равнодушно пожал плечами, что означало, по всей видимости: не было на пятницу, самый горячий рейс, только суббота вечер. А Зура стал громко и не к месту удивляться:

– Зачем сегодня? А? Целый день терять, и так, слушай, все воскресенье пропадает из-за того, что утром семнадцатого в семь тридцать надо быть в комбинате.

Ромка не стал объяснить этим вертлявым людям, зачем ему нужны были два лишних дня в Южносибирске. Просто расстроился. А утром удивился, а потом сообразил, и почему резцы к нему приперли, и почему в том, чтобы лететь пораньше ему одному, два его благодетеля из отделенья разрушения не видели резона.

Зура пропал. Аспирант второго года, он жил в сиротской простоте горной сакли, в голой, выскобленной до ребер комнате вместе с дружком Салаевым.

– А где Зураб? – спросил Роман, заскочив с утра, чтобы договориться о совместном выступлении.

– Не знаю, друг, – честно сказал Салаев.

– Как так?

– Ну что ты, маленький? – ласково подмигнул Алан, лицом напоминавший свеженькую плюшку с глазами – мягкими изюминками. – Поехал, ну, вчера в Москву на пристрелку...

– И что?

– Ну, видимо, попал. Пах-пах. Остался.

В полпятого Роман зашел еще раз, Зураб все еще где-то просаживал свою бездонную обойму, и стало ясно: железо в ящиках Подцепе переть во Внуково придется в одиночку. Но всю дорогу от Миляжково до аэропорта Ромка надеялся, что передаст из рук в руки дурацкую поклажу и в Южносибирске уже оторвется. Бросит Каретина с Гонгадзе и рванет к своим, а в Кольчугино поедет дня через три.

Конечно, в Кольчугино, просить мать, чтобы хоть что-то высосала из пальца. Из тех двух, что он сломал, ворочая у нее первой своей аспирантской осенью кули с картошкой. Средний и указательный на левой руке. Даже лангету месяц носил, только забылось, стыдно было – кержак с двумя мешками грязных клубней не справился. Поскользнулся и грохнулся, но ничего, теперь должна была пригодиться, очень и очень выручить давно забытая временная нетрудоспособность.

В пятницу Ромка на Пресне купил в спортивном магазине настоящий детский хоккейный шлем, уполовинил командировочные, и всю собачью, с потным загривком дорогу до Внукова представлял себе, как завтра, прямо утром, наденет красный с белыми буквами пластик на голову еще сонному, похожему на эту самую вареную зимнюю картошку, сыну. И только увидев возле стойки регистрации Каретина с пятью точно такими же, как у него самого, тридцать на двадцать на пятнадцать, грузилами, Подцепа сообразил, что никуда от этих двух ему не оторваться. И шлем будет кататься в его легкой сумке еще как минимум неделю.

– Вчера прислали с проводником из Краснолучска, – гордо проинформировал Каретин. – Теперь порядок. На две полные навески. Едва с отцом доперли.

А Зура явился налегке за пять минут до окончания регистрации, влетел, дыша и фонтанируя гормонами.

– Какой счет? – спросил он у Каретина, быстро вращая круглыми шарами.

– Ноль-ноль был после первого, а ты как, генацвале, умудрился не посмотреть принципиальный поединок?

– А, слушай, девушка какой-то ненормальный. Телевизор есть, но не работает.

– Да где же ты такую подцепил?

– Ты не поверишь, Саша, ну, на ВДНХ, – ответил Зура уже снизу, себе в воротник, хватая и подтаскивая Ромкины ящики, как печень неизвестного животного, к весам. Волоком.

– А кто играл? – сам не зная зачем, поинтересовался у Каретина Роман, из вежливости, как будто нельзя было не обменяться парой слов с сидящим в соседнем кресле человеком, чего-то не сказать ему, пока моторы с ревом испытывали на прочность хвост, тушка дрожала у начала полосы, но оперенье ни за что не отпускала и спать в этом центре борьбы динамики со статикой никто не мог.

– Тбилиси с Киевом.

– Что, в самом деле принципиальный поединок?

– Ну да, – чистая, сливочная нежность неожиданно затеплилась в глазах Саши Каретина, и, быстро глянув на прильнувшего к иллюминатору Зураба, он сладостно добавил: – Битва между мышами и лягушками за предпоследнюю ступеньку.

– В смысле?

– В том смысле, что мы их дунули в этом году! Тбилиси дунули. Два раза. И там, и тут. 0:3 и 5:1. Федька с Юрцом по два загнали. Полный им сделали Абусеридзе!

– Кто мы? – Роман Подцепа, как всегда с реальностью не совмещался, словно глупый бычок, рогами влезши куда не надо, пытался выпутаться, доискаться ненужной ему совершенно абсолютной ясности. На автомате. Даже не думая уже, как это выглядит со стороны. Инстинкт ученого. Без точки «и» не буква.

Каретин выпрямился, высокомерно глянул на косого остолопа слева и коротко отшил:

– Спартак Москва.

И ничего он не привез из дома, из Южносибирска, кроме новой обиды. Три месяца решением ВКК не в счет. Зад ним числом дописанная история болезни и справка. Все это не перевешивало главного: Маринкин брат с машиной, Игорек, заделавшийся за этот год записным бомбилой в аэропорту, увидел Ромку под гостеприимным светом щербатой надписи «Ю НОСИБИРСК» и тут же радостно окликнул зятя:

– Роман!

Через пять дней все это обернулось тягостным, ненужным разговором: