Игра в классики

Пока что ему оставалось только стоять у окна и курить, изучая диспозицию тазов с водой и мотки ниток, и думать о том, что единство подвергается испытанию из-за конфликта с территорией, смежной с его комнатой. Видимо, ему и дальше предстоит мучиться из-за того, что у него нет даже первоначального представления об этом самом единстве, которое он иногда называл центром и которое, за неимением более четких очертаний, свелось к отрывочным образам вроде черного крика, или кибуца желаний (каким далеким кажется сейчас этот предрассветный кибуц и красное вино), или просто жизни, достойной этого названия, потому что (он почувствовал это, когда метил окурком в пятую клетку) он был достаточно несчастлив, чтобы представлять себе возможность достойной жизни, наделав столько недостойных дел, каждый раз тщательно доводимых им до логического конца. Не то чтобы он именно так и думал, он скорее мог определить свои ощущения в таких терминах, как спазм желудка, территория, дыхание глубокое или прерывистое, влажные от пота ладони, закуривание сигареты, натянутые кишки, жажда, безмолвные крики, которые черной массой подступали к горлу (в этой игре всегда присутствовала черная масса), желание уснуть, боязнь уснуть, тревожное ожидание, образ голубки, некогда белой, разноцветное тряпье на фоне чего-то, что могло бы быть пейзажем, Сириус в отверстии циркового шатра, и хватит, че, прошу тебя, хватит; но все равно было хорошо чувствовать себя вот так непомерно долго, не думая ни о чем, только зная, что ты тут и что у тебя свело желудок. Все это против территории, явь против сна. Однако сказать: явь против сна — значит подключить сюда диалектику, еще раз подтвердить, что не может быть никакой, даже самой отдаленной, надежды на единство. И потому появление номера 18 с шарикоподшипниками было прекрасным предлогом для возобновления подготовки защитных сооружений, в три часа двадцать минут или чуть раньше.

Номер 18 прикрыл зеленые глаза, таившие зловещую красоту, и развернул полотенце, в котором он принес шарикоподшипники. Он сказал, что проследил за Реморино и что у Реморино полно работы с 31, 7 и 45-м номерами, — ему и думать нечего о том, чтобы подняться на второй этаж. По всей видимости, больные упирались, возмущенные терапевтическими нововведениями, которые Реморино пытался к ним применить, так что пилюли и уколы займут у него много времени. В любом случае Оливейра не хотел терять ни минуты, и, указав номеру 18, как наилучшим образом расположить шарикоподшипники, он решил проверить эффективность тазов с водой, для чего он сначала вышел из комнаты в коридор, преодолев страх перед фиолетовым мерцанием, а потом вернулся в комнату с закрытыми глазами, представляя, что он — это Травелер, и ставя ноги немного носками врозь, как Травелер. На втором шаге (хотя он все знал) он угодил-таки левой ногой в судно с водой, а когда резко выдернул ногу, судно пролетело через комнату и упало, к счастью, на кровать, не наделав никакого шума. Номер 18, который ползал под столом, собирая шарикоподшипники, вскочил, прикрыв глаза, таившие зловещую красоту, и посоветовал сделать горку из шарикоподшипников между первой заградительной линией тазов и второй, мало того что нападающий неожиданно попадет ногой в холодную воду, он еще и ляпнется на пол со всего размаху, потому что поскользнется. Оливейра ничего не сказал, но не стал ему мешать, он поставил судно с водой на прежнее место и стал наматывать черную нитку на ручку двери. Нитка дотянулась до письменного стола, и он привязал ее к спинке стула; он установил стул на две ножки, уперев ребро сиденья о край стола, так что достаточно было открыть дверь — и стул упадет. Номер 18 вышел в коридор разведать обстановку, а Оливейра придерживал стул, чтобы не было шума. Его начинало раздражать дружеское участие номера 18, который время от времени прикрывал зеленые глаза, таившие зловещую красоту, и все хотел рассказать, как он попал в клинику. Правда, достаточно было приложить палец к губам, чтобы он стыдливо умолк и на пять минут замер, прижавшись к стене, но все равно Оливейра подарил ему непочатую пачку сигарет и сказал, чтобы он шел спать и постарался при этом не разбудить Реморино.

— Я останусь с вами, доктор, — сказал номер 18.

— Нет, иди спать. Я сумею защититься в лучшем виде.

— Вам не хватает пистолета с рукояткой, я же говорил. И прибейте везде крючочки, нитки будут лучше держаться.

— Я так и сделаю, старик, — сказал Оливейра. — Иди спать, я тебе очень благодарен.

— Ладно, доктор, тогда удачи вам.

— Чао, хороших тебе снов.

— Обратите внимания на шарикоподшипники, они точно не подведут. Оставьте их как есть, и увидите, что будет.

— Обязательно.

— Но если вы все-таки захотите пистолет с рукояткой, скажите мне, у номера 16 есть один.

— Спасибо. Чао.