Игра в классики

— Что-то он все никак не упадет, — сообщил Оливейра. — Шарикоподшипники не на высоте.

— Не высовывайся! — закричала Талита, вскидывая руки. Сидя спиной к окну, он обернулся, чтобы, разговаривая, смотреть на нее, и при этом все больше свешивался из окна. Кука Феррагуто выбежала во двор, и только тут Оливейра заметил, что уже утро и что халат Куки того же цвета, что и булыжник во дворе, и стены аптеки. Решив обратить взор на театр военных действий, он вгляделся в темноту и догадался, что, несмотря на трудности проникновения через систему защитных сооружений, Травелеру удалось закрыть дверь. Кроме ругани он услышал, как щелкнула задвижка.

— Вот это мне нравится, че, — сказал Оливейра. — Один на один на ринге, как положено мужчинам.

— Мне насрать на то, что тебе нравится, — сказал Травелер в бешенстве. — У меня в ботинке суп, и это самая противная вещь на свете. Зажжешь ты свет, наконец, не видно же ничего!

— Во время атаки на Канча-Раяда[556] эффект неожиданности был примерно такой же, — сказал Оливейра. — Ты же понимаешь, я ни за что не пожертвую преимуществом своих позиций. Скажи спасибо, что я с тобой хотя бы разговариваю, вообще-то не должен был бы. Я ведь тоже ходил в Государственную школу стрельбы, братец.

Он слышал, как тяжело дышит Травелер. Внизу колотили в дверь, доносился голос Феррагуто и еще чьи-то вопросы и ответы. Силуэт Травелера проступал все яснее; остальное тоже приобрело свое местоположение и количество — пять тазов, три судна, дюжины шарикоподшипников. Свет стал такого же оттенка, какого была голубка на ладони сумасшедшего старика.

— Ну так что? — сказал Травелер, поднимая упавший стул и нехотя усаживаясь. — Ты можешь мне объяснить, что за бардак ты тут устроил?

— Это будет очень трудно, че. Говорить, сам знаешь…

— Ты, чтобы поговорить, находишь такое время, что и представить невозможно, — раздраженно сказал Травелер. — То тебе понадобилось усаживать нас обоих верхом на доску, когда сорок пять в тени, то ты ставишь меня ногой в воду и заматываешь этими паршивыми нитками.

— И заметь, в позициях, всегда симметричных друг другу, — сказал Оливейра. — Как два близнеца на качелях или как кто-то один перед зеркалом. Ты этого не замечал doppelgӓnger?[557]

Вместо ответа Травелер достал из кармана пижамы сигарету и закурил, Оливейра в это время тоже достал сигарету и тоже закурил. Они взглянули друг на друга и рассмеялись.

— Ну ты совсем спятил, — сказал Травелер. — На этот раз ты себя превзошел. Значит, ты вообразил, что я…

— Оставим в покое мое воображение, — сказал Оливейра. — Не зацикливайся только на том, что я принял меры предосторожности, ведь пришел-то ты. Не кто-нибудь. А ты. Причем в четыре часа утра.

— Талита сказала мне, и мне показалось… Так ты что, на самом деле думал?..

— А может, это было необходимо, Ману? Ты думаешь, что встал для того, чтобы пойти и утешить меня, вернуть мне уверенность. Если бы я спал, ты бы просто вошел, как всегда делает тот, кто спокойно подходит к зеркалу, и понятно, что подходит спокойно, когда в руке кисточка для бритья, но заметь, на этот раз вместо кисточки ты принес то, что сейчас у тебя в кармане пижамы…

— Он у меня всегда с собой, че, — сказал Травелер с возмущением. — Или ты думаешь, мы тут в детском саду? Если ты не носишь оружия, то только потому, что ничего не соображаешь.

— Так что, — сказал Оливейра, помахав рукой Куке и Талите и снова усаживаясь на подоконник, — все, что я по этому поводу думаю, — это пустяки по сравнению с тем, что могло бы быть на самом деле, нравится нам это или не нравится. Все это время мы с тобой как та собака, которая крутится на одном месте, пытаясь укусить собственный хвост. И не потому, что мы ненавидим друг друга, наоборот. Существует нечто, что использует нас с тобой в своей игре, пешка белая и пешка черная, что-то в этом роде. И, как во всякой игре, исхода может быть только два: один выигрывает, другой проигрывает, потом наоборот.

— Нет у меня к тебе никакой ненависти, — сказал Травелер. — Просто ты загнал меня в угол, и теперь я не знаю, что мне делать.

— Mutatis mutandis,[558] ведь это ты ждал меня в порту, вроде как предлагая перемирие, ты выкинул белый флаг, этот печальный призыв все забыть. У меня тоже нет к тебе ненависти, братец, просто я вывожу тебя на чистую воду, а ты говоришь, что я тебя загоняю в угол.