Игра в классики

Кому-то это может показаться смешным, кто-то может подумать, что все это говорится не всерьез, ан нет, очень даже всерьез, одна улыбка прорыла гораздо больше всяких полезных туннелей, чем все слезы мира, хотя разные упертые выскочки могут и дальше считать, что Мельпомена плодотворнее, чем Королева Маб.[595] Следовало бы раз и навсегда с этим не согласиться. Выход, может, и есть, но этот выход должен стать входом. Может, и есть тысячелетнее царство, но, если бежать от неприятеля, вражеской крепости не возьмешь. По сей день нынешний век только и делает, что убегает от тысячи разных вещей, ищет какие-то двери и порой их вышибает. Что происходит потом, никому не известно, те, кому удавалось это увидеть, погибали, тут же проваливаясь во мрак забвения, другие осуществляли свое маленькое бегство, встав на путь конформизма, в небольшой загородный домик, в литературные или научные изыскания, в туристические поездки. Бегства планируются, они технологически разработаны, у них есть соответствующий модуль или формула, как у нейлона. Существуют дураки, которые верят, что напиться — это метод или что можно найти выход в наркотиках или гомосексуализме, сгодится любая вещь, прекрасная или пустяковая сама по себе, однако глупо возводить ее в систему или считать ключом к тысячелетнему царству. Может, и есть другой мир где-то внутри этого, но только мы его не отыщем, складывая по кусочкам из потрясающей беспорядочности дней и жизней, не отыщем мы его, ни атрофируя жизнь, ни гипертрофируя ее. Того мира не существует, его нужно заново возрождать, как птицу феникс. Тот мир существует внутри этого, как в составе воды существуют кислород и водород или как на страницах 78, 457, 3, 271, 688, 75 и 456 Академического словаря испанского языка есть все необходимое, чтобы написать какую-нибудь одиннадцатисложную строфу из Гарсиласо.[596] Допустим, что мир — это некая фигура речи, которую надо суметь прочесть. Прочитав, мы сумеем ее воссоздать. Кому интересен словарь сам по себе? Но если в результате сложных алхимических реакций, взаимопроникновения и смешения простейших элементов появляется Беатриче на берегу реки, почему естественным образом не предположить, что из этого тоже может что-то в свою очередь родиться? Какой бессмысленной выглядит задача человека, нацепившего на себя парик и складывающего по кусочкам свой надоевший до тошноты еженедельный распорядок: одна и та же еда, одни и те же дела, чтение одной и той же газеты, приложение одних и тех же принципов в тех же самых обстоятельствах. Может, это и есть тысячелетнее царство, но если мы однажды туда войдем, если станем им — оно будет называться по-другому. Даже если подхлестывать время хлыстом Истории, даже если покончить с нагромождением всяких даже, все равно нашей целью останется красота, а пределом желаний — мир на земле, мы всегда будем по эту сторону двери, где, в сущности, не всегда так уж плохо, где достаточно людей, довольных своей жизнью, у которых есть хорошие духи, приличная зарплата, высокохудожественная литература, стереофонический проигрыватель, и что, собственно, волноваться, если мир все равно когда-нибудь придет к концу, история уже приближается к своей наивысшей точке, род человеческий выходит из промежуточной стадии и переходит в эру кибернетики. Все хорошо, прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо.

Так что надо быть полнейшим дураком, надо быть поэтом под луной Валенсии, чтобы терять больше пяти минут на всю эту непонятную тоску, с которой можно запросто покончить. Каждое международное совещание руководителей фирм или людей науки, каждый искусственный спутник, новый гормон или атомный реактор работают на уничтожение напрасных надежд. А само это царство, наверное, будет пластмассовым, это уж точно. И дело не в том, что мир превратится в кошмар типа Оруэлла или Хаксли; будет гораздо хуже, это будет мир приятный во всех отношениях, в соответствии с пожеланиями его обитателей, где не останется ни одного комара и ни одного неграмотного, где курицы будут огромного размера и скорее всего о восемнадцати ножках, одна другой вкуснее, где в уборных будет телеуправление, а вода в ванных разноцветная, на каждый день недели свой цвет, в соответствии с ненавязчивой заботой государственной службы по поддержанию гигиены, где в каждой комнате будет по телевизору, например с великолепными тропическими пейзажами для жителей Рейкьявика, с изображениями иглу[597] для жителей Гаваны, — утонченная компенсация, которая призвана погасить любое недовольство, и так далее.

Одним словом, мир, удовлетворяющий здравомыслящих людей.

А останется ли в нем хоть кто-то, хоть один нездравомыслящий?