Игра в классики

2. — Она была так глупа, — сказал Этьен. — Блаженны в неведении своем и так далее. Клянусь тебе, я говорю вполне серьезно, и цитирую тоже. Меня раздражала ее глупость, Орасио утверждал, что у нее просто информации мало, но он ошибался. Разница между невеждой и дураком хорошо известна, и каждый это знает, кроме самого дурака, к счастью для него. Она верила, что если будет учиться, ох уж это пресловутое учение, то поумнеет. Она путала две вещи: знать и понимать. Бедняжка понимала многое из того, о чем мы понятия не имеем именно потому, что все это знаем.

3. — Да отстань ты со своей эхолалией, — сказал Рональд. — Сумбур из антиномий и полярных понятий. Для меня ее глупость была платой за то, что она жила как трава, как ракушка, прилепившись к самым таинственным вещам на свете. Вот, смотри: она не верила в названия, ей нужно было пальцем ткнуть во что-то, только тогда она верила, что оно существует. Так далеко не уедешь. Это все равно что повернуться спиной ко всему Западу, ко всем школам. Все это никуда не годится, если живешь в городе и вынужден зарабатывать себе на жизнь. Она так маялась из-за этого.

4. — Да, это так, но зато она могла чувствовать себя бесконечно счастливой, я не раз бывал тому свидетелем и завидовал ей. Ее могла привести в восторг форма стакана, например. А что я ищу в живописи, скажи мне? Мучусь, тычусь туда-сюда, пытаясь найти нужное направление, а в результате оказываюсь перед вилкой и парой маслин. Соль мироздания и его центр должны быть здесь, на этом кусочке скатерти. Она входила и чувствовала это. Однажды ночью я поднялся к себе в мастерскую, а там она — стоит перед картиной, которую я закончил утром. Стоит и плачет, как умела плакать только она, всем лицом, это было ужасно и здорово. Она смотрела на мою картину и плакала. У меня не нашлось мужества сказать ей, что утром я сам плакал. А ведь это, надо думать, могло принести ей успокоение, ты же знаешь, как она всегда комплексовала, чувствуя себя ничтожеством среди наших блестящих изгаляний.

5. — Она могла расплакаться по тысяче других причин, — сказал Рональд. — Это еще ничего не доказывает.

6. — По крайней мере, это доказывает, что у нее есть контакт. А когда другие, стоя перед тем же холстом, оценивали его посредством отточенных фраз, пересказывая чужие мнения, все их комментарии были как-то вокруг. Видишь ли, надо иметь определенный уровень, чтобы соединить эти две вещи. Я считаю, что у меня он есть, но таких, как я, немного.

7. — Немногим откроется Царствие Небесное, — сказал Рональд. — Тебе все сгодится, лишь бы себя похвалить.

6. — Я просто знаю, что это так, — сказал Этьен. — Да, знаю. Но мне понадобилось жизнь прожить, чтобы соединить две руки, левую с сердцем, а правую с кистью и угломером. Сначала я был из тех, кто смотрит на Рафаэля, сравнивая его с Перуджино[835], и бил хвостом, как лангуст, перед Леоном Баттистой Альберти[836], соединяя их, переплавляя всех в одно целое. Пико[837] здесь, Лоренцо Валла[838] там, и заметь, Буркхард[839] говорит, Беренсон[840] отрицает, Арган полагает, здесь лазурь сиенской школы, там кусок холста из Мазаччо. Не помню точно, когда это было, я был в Риме в галерее Барберини и, стоя перед какой-то работой Андреа дель Сарто[841], анализировал, а лучше сказать, якобы анализировал, и вдруг, в какой-то момент, я увидел. Не проси меня объяснить, все равно не получится. Я увидел (не всю картину, всего лишь какую-то деталь в глубине холста, фигуру идущего человека). У меня слезы полились из глаз, вот все, что я могу сказать.

5. — Это ничего не доказывает, — сказал Рональд. — Мало ли из-за чего плачут.

4. — Нет смысла тебе отвечать. Она бы поняла меня куда лучше. В сущности, мы все идем по одной и той же дороге, только одни начинают свой путь по левой стороне, а другие по правой. И порой прямо посреди дороги кому-то случается увидеть край стола, покрытого скатертью, где стоит бокал, лежит вилка и есть пара маслин.

3. — Опять заговорил образами, — сказал Рональд. — Как всегда, одно и то же.

2. — Нет другого способа приблизиться к тому, что утеряно или неведомо. А вот она была ближе ко всему этому и чувствовала это. Единственная ее ошибка: она хотела доказательств того, что ее приближение стоило всего нашего красноречия. Никто не мог предоставить ей таких доказательств, во-первых, потому, что мы не способны понять ее, а во-вторых, потому, что, так или иначе, нам и так хорошо и наше коллективное общение нас вполне удовлетворяет. Благодаря Литтре[842] мы можем спать спокойно, он всегда под рукой, с ответами на все вопросы. Так-то оно так, но только мы не умеем задавать вопросы, которые не оставили бы от него камня на камне. Когда Мага спрашивала, зачем деревья летом укрываются листвой… впрочем, бесполезно, старик, лучше заткнуться.

1. — Да, такое объяснить невозможно, — сказал Рональд.

(-34)

143