Игра в классики

Однако ему стоило большого труда оторваться от теплой звериной шкуры, от далекого и почти безразличного созерцания Грегоровиуса, поглощенного сентиментальным интервью, которое тот брал у Маги. Для того чтобы из всего этого вылезти, ему потребовались усилия, как будто он ощипывал старого полудохлого петуха, который сопротивляется до последнего, как настоящий мачо, каким был когда-то, и тут Оливейра облегченно вздохнул, узнав мелодию Blue Interlude, пластинка, которая когда-то была у него в Буэнос-Айресе. Он уже не помнил всех исполнителей, но, впрочем, там были Бенни Картер и, может быть, Чью Берри, а слушая сложнейшие в простоте своей соло Тедди Уилсона, он решил досидеть до конца вечеринки. Вонг сказал, что идет дождь, так ведь дождь идет целый день. Это, должно быть, Чью Берри, если только не Хокинс[144] собственной персоной, хотя нет, это не Хокинс. «Просто невероятно, как мы все мельчаем, — подумал Оливейра, глядя на Магу, которая глядела на Грегоровиуса, который глядел в пространство. — Кончится тем, что мы пойдем в Библиотеку Мазарини и будем рыться в каталоге, выискивая труды о мандрагоре, об ожерельях племени банту[145] или о сравнительно-историческом анализе маникюрных ножниц». Представить невозможно, сколько подобной ерунды может служить предметом научного исследования и глубокого изучения. История маникюрных ножниц — две тысячи книг, чтобы сделать следующий вывод: до 1675 года это подсобное средство нигде не упоминается. И вдруг в Магунсии некто печатает изображение женщины, которая обрезает себе ноготь. Не то чтобы именно маникюрными ножницами, но чем-то на них похожим. В XVIII веке некто Филипп Мак-Кинни запатентовал в Балтиморе первые ножницы с пружинкой: проблема решена, ножницы можно сжимать до отказа и подстригать таким образом ногти на ногах, до ужаса ороговевшие, а ножницы сами потом раскроются автоматически. Пятьсот карточек в каталоге, год работы. А если мы займемся изобретением винтика или употреблением глагола «gond» в литературе пали[146] в XVIII веке? Любая из этих вещей может быть интереснее, чем предполагаемый диалог между Грегоровиусом и Магой. Можно найти себе баррикаду из чего угодно — Бенни Картер, маникюрные ножницы, глагол gond, еще стакан водки, процедура сажания на кол, мастерски осуществленная палачом, не упустившим ни одной детали, или чемпион Джек Дюпре,[147] затерявшийся в блюзах, лучше, чем он, баррикады нет, потому что (игла шипит ужасающе):

Say goodbye, goodbye to whisky
Lordy, so long to gin,
Say goodbye, goodbye to whisky
Lordy, so long to gin.
I just want my reefers,
I just want to feel high again.[148]

Это означает, что Рональд сейчас вернется к Большому Биллу Брунзи под влиянием ассоциаций, которые Оливейра хорошо знал и уважал, и Большой Билл поведает им про еще одну баррикаду тем же тоном, каким Мага, должно быть, рассказывает Грегоровиусу о своем детстве в Монтевидео, — большой Билл, и никакой горечи, matter of fact,[149]

They said if you white, you all right,
If you brown, stick aroun’
But as you black
Mm, mm, brother, get back, get back, get back.[150]

— Мне это знакомо, и тут уж ничего не поделаешь, — сказал Грегоровиус, — воспоминания меняют в нашем прошлом даже самое неинтересное.

— Да, тут уж ничего не поделаешь, — сказала Мага.

— Поэтому я и попросил вас рассказать о Монтевидео, вы для меня все равно что королева из колоды карт, — вы передо мной, но у вас нет объема. Только поймите меня правильно.

— А Монтевидео придает объем… Глупости все это, глупости, глупости, и больше ничего. А что вы вообще называете старыми временами? Для меня все, что случилось со мной когда-то, случилось вчера, накануне вечером.

— Тем лучше, — сказал Грегоровиус. — Тогда вы просто королева, уже не из карточной колоды.

— Для меня все это было недавно. Далеко, конечно, очень далеко, но недавно. Мясные лавочки на площади Независимости,[151] ты знаешь, про что я говорю, Орасио, эта площадь такая неуютная, там полно решеток, на которых жарится мясо, так и кажется всегда, что накануне кого-то убили, а кости, выставленные на прилавках, — это и есть сообщения о последних новостях.

— И беспроигрышная лотерея, — сказал Орасио.

— Жуткая разборка в Сальто,[152] политика, футбол.

— Рейсовый катер, винный погребок Анкап. Местный колорит, че.

— Должно быть, весьма экзотично, — сказал Грегоровиус и сел так, чтобы Оливейре не было видно Магу и чтобы, таким образом, остаться с ней как бы наедине, а Мага тем временем смотрела на пламя свечей и ногой отбивала такт.