Читаем Игра в классики полностью

— Да, а потом мы поменялись ролями, и до того дошло, что он стал говорить, хватит, хватит, больше не могу, послушай, надо взять себя в руки. Все равно тебе этого не понять, ты всегда торопишься кончить.

— И я, и любой другой, — недовольно сказал Оливейра и выпрямился. — Че, да тут помойка из-за этого мате, я пойду пройдусь.

— Ты больше не хочешь, чтобы я продолжила рассказ про Осипа? — сказала Мага. — На языке глигли.

— Надоел мне этот глигли. И потом, у тебя нет воображения, ты всегда говоришь одно и то же. Кончить — тоже мне новость. И потом, «продолжила рассказ» не говорят.

— Глигли придумала я, — обиженно сказала Мага. — Ты выдашь какое-нибудь одно слово и сияешь, но это не настоящий глигли.

— Вернемся к Осипу…

— Не глупи, Орасио, говорю же, не спала я с ним. Я должна принести великую клятву племени сиу?

— Не надо. Мне кажется, я в конце концов тебе поверю.

— А потом дело кончится тем, что я, наверное, все-таки буду спать с Осипом, и только потому, что ты этого хотел.

— Тебе что, в самом деле может понравиться такой, как он?

— Нет. Но дело в том, что надо платить аптекарю. От тебя я не приму ни сентаво, что касается Осипа, не могу же я брать у него деньги и оставлять его с носом.

— Само собой. Ты же у нас добрая самаритянка. И того солдатика в парке ты тоже не могла оставить в слезах.

— Да, не могла. Вот видишь, Орасио, какие мы с тобой разные.

— Да уж, сострадание — мое не самое сильное место. Но ведь и я могу от чего-нибудь расплакаться, и тогда ты…

— Никогда не видела, чтоб ты плакал, — сказала Мага. — Для тебя это вроде как слишком большие затраты.

— Мне тоже случалось плакать.

— Если только от злости. Ты не умеешь плакать, Орасио, это одна из тех вещей, которых ты не умеешь.

Оливейра привлек Магу к себе и посадил на колени. Он подумал, что от запаха Маги, запаха ее волос ему всегда делалось грустно. Тот же запах, что и раньше… «Искать посредством чего-то, — смутно подумалось ему. — Да, это действительно одна из тех вещей, которых я не умею, плакать и жалеть себя».

— Мы никогда не любили друг друга, — сказал он, целуя ее волосы.

— Не говори за меня, — сказала Мага, прикрывая глаза. — Ты не можешь знать, люблю я тебя или нет. Даже этого ты не можешь знать.

— Ты считаешь, я так слеп?

— Наоборот, тебе бы не мешало немножко ослепнуть.

— Ах да, осязание, заменяющее выводы разума, инстинкт, который проникает дальше сознания. Путь магии, потемки души.

— Да, не помешало бы, — упрямо повторила Мага, как делала всякий раз, когда она чего-нибудь не понимала, но не хотела этого показывать.

— Послушай, мне достаточно того, что я знаю, чтобы понять: мы должны разойтись. Думаю, мне надо жить одному, Люсия; я действительно не знаю, что мне делать. Я несправедлив и к тебе, и к Рокамадуру, который, по-моему, вот-вот проснется, я плохо обращаюсь с вами и не хочу, чтобы так продолжалось.

— Обо мне и Рокамадуре можешь не беспокоиться.

— А я и не беспокоюсь, но мы тут путаемся под ногами друг у друга, и это неудобно и неэстетично. Я не так уж слеп, моя дорогая, и мой зрительный нерв позволяет мне видеть, что ты отлично справишься и без меня. До сих пор ни одна из моих подруг еще не покончила с собой, как бы это признание ни ранило мою гордость.

— Да, Орасио.

— Так что, если не сегодня завтра у меня хватит героизма настоять на этом, ничего особенного не случится.

— Не случится, — сказала Мага.

— Ты отвезешь своего мальчика к мадам Ирэн и будешь дальше жить в Париже как жила.

— Вот именно.

— Будешь много ходить в кино, читать романы, с риском для жизни будешь гулять по самым небезопасным кварталам в самое небезопасное время.

— Все так и будет.

— Найдешь на улице множество разных странных вещиц, принесешь их домой и что-нибудь из них сделаешь. Вонг обучит тебя фокусам, а Осип будет всюду ходить за тобой, молитвенно сложив руки в смиренном почитании.

— Орасио, прошу тебя. — Мага обняла его, спрятав лицо у него на груди.

— Конечно же, мы самым невероятным образом будем натыкаться друг на друга в самых неожиданных местах, как тогда ночью на площади Бастилии, ты помнишь.

— На улице Даваль.

— Я был здорово пьян, а ты появилась из-за угла, и мы смотрели друг на друга, как идиоты.

— Потому что я была уверена, что в тот вечер ты пошел на концерт.

— А ты мне сказала, что пойдешь к мадам Леони.

— И потому было так здорово встретиться на улице Даваль.

— На тебе был зеленый пуловер, и ты остановилась на углу, чтобы утешить какого-то педераста.

— Его пинками вытолкали из кафе, и он чуть не плакал.

— А еще мы однажды встретились на набережной Жеммап.

— Было жарко, — сказала Мага.

— Ты никогда мне не говорила, что тебе понадобилось на набережной Жеммап.

— Да ничего мне не понадобилось.

— У тебя в руке была монетка.

— Я нашла ее на краю тротуара. Она так блестела.

— И мы пошли на площадь Республики, там были уличные акробаты, и мы выиграли коробку конфет.

— Они были ужасны.

— А еще, выхожу я однажды из метро «Мутон-Дю-верне», а ты сидишь в открытом кафе с каким-то негром и каким-то филиппинцем.

— А ты никогда не говорил мне, что тебе понадобилось у метро «Мутон-Дюверне».

Перейти на страницу:

Все книги серии Азбука-классика

Город и псы
Город и псы

Марио Варгас Льоса (род. в 1936 г.) – известнейший перуанский писатель, один из наиболее ярких представителей латиноамериканской прозы. В литературе Латинской Америки его имя стоит рядом с такими классиками XX века, как Маркес, Кортасар и Борхес.Действие романа «Город и псы» разворачивается в стенах военного училища, куда родители отдают своих подростков-детей для «исправления», чтобы из них «сделали мужчин». На самом же деле здесь царят жестокость, унижение и подлость; здесь беспощадно калечат юные души кадетов. В итоге грань между чудовищными и нормальными становится все тоньше и тоньше.Любовь и предательство, доброта и жестокость, боль, одиночество, отчаяние и надежда – на таких контрастах построил автор свое произведение, которое читается от начала до конца на одном дыхании.Роман в 1962 году получил испанскую премию «Библиотека Бреве».

Марио Варгас Льоса

Современная русская и зарубежная проза
По тропинкам севера
По тропинкам севера

Великий японский поэт Мацуо Басё справедливо считается создателем популярного ныне на весь мир поэтического жанра хокку. Его усилиями трехстишия из чисто игровой, полушуточной поэзии постепенно превратились в высокое поэтическое искусство, проникнутое духом дзэн-буддийской философии. Помимо многочисленных хокку и "сцепленных строф" в литературное наследие Басё входят путевые дневники, самый знаменитый из которых "По тропинкам Севера", наряду с лучшими стихотворениями, представлен в настоящем издании. Творчество Басё так многогранно, что его трудно свести к одному знаменателю. Он сам называл себя "печальником", но был и великим миролюбцем. Читая стихи Басё, следует помнить одно: все они коротки, но в каждом из них поэт искал путь от сердца к сердцу.Перевод с японского В. Марковой, Н. Фельдман.

Басё Мацуо , Мацуо Басё

Древневосточная литература / Древние книги

Похожие книги

Вихри враждебные
Вихри враждебные

Мировая история пошла другим путем. Российская эскадра, вышедшая в конце 2012 года к берегам Сирии, оказалась в 1904 году неподалеку от Чемульпо, где в смертельную схватку с японской эскадрой вступили крейсер «Варяг» и канонерская лодка «Кореец». Моряки из XXI века вступили в схватку с противником на стороне своих предков. Это вмешательство и последующие за ним события послужили толчком не только к изменению хода Русско-японской войны, но и к изменению хода всей мировой истории. Япония была побеждена, а Британия унижена. Россия не присоединилась к англо-французскому союзу, а создала совместно с Германией Континентальный альянс. Не было ни позорного Портсмутского мира, ни Кровавого воскресенья. Эмигрант Владимир Ульянов и беглый ссыльнопоселенец Джугашвили вместе с новым царем Михаилом II строят новую Россию, еще не представляя – какая она будет. Но, как им кажется, в этом варианте истории не будет ни Первой мировой войны, ни Февральской, ни Октябрьской революций.

Александр Борисович Михайловский , Александр Петрович Харников , Далия Мейеровна Трускиновская , Ирина Николаевна Полянская

Фантастика / Современная русская и зарубежная проза / Попаданцы / Фэнтези
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее