Игра в классики

— Все зависит от точки зрения, — сказал господин очень маленького роста.

— В грудь ударило, — сказал парень. — Собственными глазами видел.

— В таком случае… Не будете ли вы так добры сообщить его семье?

— У него нет семьи, он писатель.

— А-а, — сказал Оливейра.

— У него только кот и куча книг. Я однажды был у него, консьержка просила пакет ему передать, и он пригласил меня войти. У него везде книги. Когда-нибудь это должно было случиться, писатели все рассеянные. Чтоб меня сбила машина…

Упали первые капли дождя, и хор свидетелей в одно мгновение рассеялся. Оливейра поднял воротник куртки, подставив нос холодному ветру, и пошел куда глаза глядят. Он был уверен, что старик пострадал не сильно, но никак не мог забыть выражение его лица, почти кроткое, даже смущенное, когда рыжий санитар укладывал его на носилки, дружески подбадривая чем-то вроде «Ничего, папаша, все обойдется!». Должно быть, он говорил это всем. «Полное взаимонепонимание, — подумал Оливейра. — Не потому, что все мы одиноки, это понятно, родной тетки тебе тут нет. Быть одиноким — значит определить свое существование внутри некой данности, в которой другие одиночества могут соприкасаться с тобой, если такое вообще возможно. Но стоит произойти любому конфликту, будь то несчастный случай на дороге или объявление войны, происходит резкое пересечение различных данностей, и человек, который является заметной фигурой в изучении санскрита, например, или квантовой физики, превращается в папашу для санитара, оказывающего ему первую помощь. Эдгар По на носилках, Верлен в руках безграмотных фельдшеров, Нерваль[233] и Арто перед психиатрами. Что мог знать о Китсе[234] итальянский лекарь, пускавший ему кровь и моривший его голодом? Если такие люди, как они, хранят молчание, что бывает чаще всего, то другие слепо торжествуют над ними, без всякого злого умысла, разумеется не сознавая того, что этот оперируемый, этот туберкулезник, этот пострадавший, который лежит на кровати раздетый, одинок вдвойне, потому что его окружают существа, словно отделенные от него стеклом, словно живущие в другом времени…»