Игра в классики

— Она знала, что я оказался в весьма щекотливом положении, — сказал Грегоровиус. — Моя двоюродная бабушка недавно перестала присылать мне деньги, — наверное, скончалась. Мисс Бабингтон хранит молчание, но, учитывая ситуацию на Кипре… Известно, что это всегда отзывается на Мальте: цензура и все прочее. Люсия предложила мне жить здесь, после того как ты объявил, что уходишь. Я колебался, принимать ли мне ее предложение, но она настояла.

— Сама она с отъездом не задержалась.

— Это все было до того.

— До окуривания?

— Вот именно.

— Ты выиграл в лотерею, Осип.

— Это все так печально, — сказал Грегоровиус. — А ведь могло быть совершенно иначе.

— Ну, старина, тебе ли жаловаться. Комната четыре на три с половиной, пять тысяч франков в месяц, притом с водопроводом…

— Я бы хотел, — сказал Грегоровиус, — чтобы между нами все было ясно. Эта комната…

— Она не моя, можешь спать спокойно. А Мага ушла.

— В любом случае…

— Куда?

— Она говорила про Монтевидео.

— На это у нее нет денег.

— Она говорила о Перудже.

— Ты хочешь сказать, о Лукке.[370] С тех пор, как она прочитала «Sparkenbroke»,[371] она умирает по всему этому. Ты можешь вразумительно сказать мне, где она?

— Не имею ни малейшего представления, Орасио. В пятницу она сложила в чемодан книги и одежду, собрала кучу пакетов, после чего появились два негра и все унесли. Она сказала мне, что я могу оставаться здесь, а поскольку она все время плакала, разговора особого не получилось.

— Мне хочется набить тебе морду, — сказал Оливейра, потягивая мате.

— В чем я виноват?

— Это не вопрос вины, че. Ты как герой Достоевского, отвратителен и симпатичен одновременно, что-то вроде метафизического жополиза. Когда ты улыбаешься, становится понятно, что уже ничем помочь нельзя.

— Что ж, как ты со мной, так и я с тобой, — сказал Грегоровиус. — Механизм «challenge and response»[372] типичен для людей буржуазного склада. Ты такой же, как я, и потому бить меня ты не будешь. Не смотри на меня так, я ничего не знаю о Люсии. Один из негров почти всегда торчит в кафе «Бонапарт», я его там видел. Может, он тебе что-нибудь скажет. Но сейчас-то зачем ты ее ищешь?

— Что значит «сейчас-то»?

Грегоровиус пожал плечами.

— Бдение прошло вполне достойно, — сказал он. — Особенно после того, как мы отделались от полиции. Твое отсутствие вызвало противоречивые мнения присутствующих. Клуб тебя защищал, но вот соседи и старик с верхнего этажа…

— Только не говори мне, что старик с верхнего этажа был на бдении.

— Бдением это, пожалуй, не назовешь; нам разрешили побыть у тела до полудня, пока не приехали служащие из государственного бюро ритуальных услуг. Должен сказать, действуют они быстро и слаженно.

— Представляю себе эту картину, — сказал Оливейра. — Но это же не причина, почему Мага взяла и переехала, не сказав ни слова.

— Она все время думала, что ты с Полой.

— Ça alors,[373] — сказал Оливейра.

— Человек не может перестать думать. Сейчас, когда мы по твоей инциативе перешли на «ты», мне гораздо труднее сказать тебе некоторые вещи. Это очевидный парадокс, но это так. Возможно, потому, что это «ты» фальшивое. Но ты первый начал.

— Это наиболее подходящая форма обращения к человеку, который переспал с твоей женщиной.

— Я устал тебе говорить, что это не так; так что, как видишь, у нас с тобой нет никаких причин быть на «ты». Если бы выяснилось, что Мага утопилась, я бы еще понял, — в момент скорби, когда тебя обнимают и утешают… Но это не твой случай, во всяком случае не похоже.

— Ты что-то читал в газете, — сказал Оливейра.

— Наше панибратство совершенно ни к чему. Будем, как прежде, на «вы». Вон газета, на каминной полке.

В самом деле, это совершенно ни к чему. Оливейра отбросил газету и снова взялся за мате. Лукка. Монтевидео, гитара умолкла / теперь ее место в шкафу… И когда укладывают чемодан и собирают вещи в пакеты, можно сделать вывод, что (осторожно: любой вывод еще не доказательство) никто не играет на ней / не звенят ее струны. Не звенят ее струны.

— Ладно, я сам узнаю, куда она подалась. Далеко она не уйдет.

— В любом случае этот дом твой, — сказал Грегоровиус. — К тому же Адгаль, наверное, приедет провести со мной весну.

— Твоя мать?

— Да. Она прислала потрясающую телеграмму, используя метод симметричных чисел. Я как раз читаю «Сефер Йецира»,[374] пытаясь обнаружить его связь с неоплатониками. Адгаль очень сильна в каббалистике; у нас будут жуткие споры.

— Мага, что, намекала, что наложит на себя руки?

— Ну ты же знаешь женщин.

— А поконкретнее.

— В общем, нет, — сказал Грегоровиус. — Она больше говорила про Монтевидео.

— Идиотка, у нее нет ни сентаво.

— Про Монтевидео и про куколку из воска.

— A-а, про куклу. И она думала…

— Она была уверена. Адгаль очень заинтересует этот случай. То, что ты называешь совпадением… Люсия не считала это совпадением. Да и ты тоже, в глубине души. Люсия сказала, когда ты увидел куклу, то бросил ее на пол и растоптал.

— Ненавижу глупость, — ушел от ответа Оливейра.