Игра в классики

— Да, но сейчас самый парадный вход ведет в сортир. Даже Травелер этого не понимает, хотя знает жизнь до мелочей. Травелер — это мой друг, ты его не знаешь.

— Ты, — сказал Грегоровиус, глядя в пол, — играешь втемную.

— То есть?

— Не знаю, это на уровне ощущений. С тех пор как я тебя знаю, ты все время чего-то ищешь, но при этом кажется, что ты прячешь это самое «что-то» у себя в кармане.

— Об этом говорили мистики, правда, они не упоминали о карманах.

— И между делом ты ломаешь жизнь некоторому количеству людей.

— Они сами на это соглашаются, старик, сами. Их только чуть заденешь, проходя мимо, — и готово дело. Без всякой задней мысли с моей стороны.

— Но ты-то чего этим добиваешься, Орасио?

— Права на проживание.

— Здесь?

— Это метафора. А так как Париж — это другая метафора (ты сам как-то сказал, я слышал), мне кажется совершенно естественным приехать сюда именно для этого.

— А Люсия? А Пола?

— Это неоднородные величины, — сказал Оливейра. — Ты считаешь, раз они обе женщины, их можно ставить в один ряд. А они, разве они не ищут для себя удовольствия? А ты вдруг стал такой пуританин, но разве ты не пролез сюда благодаря менингиту или что там такое нашли у мальчика? Хорошо еще, что мы оба — люди без претензий, а то один из нас был бы покойником, а другого вывели бы в наручниках. Сюжет для Шолохова, уж ты мне поверь. А мы даже не презираем ни себя, ни друг друга, ведь в комнате так уютно.

— Ты, — сказал Грегоровиус, не отрывая глаз от пола, — играешь втемную.

— Поясни, братец, сделай милость.

— Ты, — продолжал Грегоровиус, — в глубине души лелеешь имперские замыслы. Право на проживание? Власть над проживанием. Причина твоей неудовлетворенности — болезненные амбиции. Ты приехал сюда и думал, что тут только и ждут, чтобы воздвигнуть тебе статую на площади Дофин. Чего я не понимаю, какова техника этого вопроса. Амбиции — пусть, почему бы и нет? В чем-то ты человек незаурядный. Но до сих пор, сколько я ни наблюдаю за тобой, ты делаешь как раз обратное тому, что обычно делают амбициозные люди. Этьен, например, не говоря уже о Перико.

— А-а, — сказал Оливейра. — Для чего-то тебе все-таки даны глаза.

— С точностью до наоборот, — повторил Осип, — при этом не отказываясь от амбиций. Я не знаю, как это объяснить.

— Ох уж эти объяснения, сам знаешь… Все так запутано, брат ты мой. Представь себе такую вещь: то, что ты называешь амбициями, можно реализовать, только отказавшись от амбиций. Как тебе такая формула? Это, конечно, не совсем так, но то, что я хочу сказать, выразить невозможно. Будешь, как собака, крутиться, пытаясь поймать собственный хвост. Так что хватит того, что я сказал о праве на проживание, проклятый черногорец.

— Я понял. В общих чертах. Но тогда ты… Не пойдешь же ты по пути полнейшего нигилизма, я надеюсь?

— Нет.

— Отказ в светском его выражении, так, скажем?

— Опять нет. Я ни от чего не отказываюсь, просто делаю все возможное, чтобы все отказалось от меня. Ты разве не знаешь, для того, чтобы достичь конечной точки, надо рыть землю и отбрасывать ее подальше?

— Но тогда право на проживание…

— Вот именно, ты попал в самую точку. Вспомни одно высказывание: Nous ne sommes pas au monde.[379] В чем его острота, если подумать спокойно?

— Значит, эти амбиции что-то вроде чистого листа и приходится все время начинать сначала?

— Самую чуточку, с самой ничтожной малости, с едва заметного ручейка, с чего-то самого незначительного, о суровый трансильванец, разбойник, крадущий женщин, попавших в беду, сын трех специалисток по черной магии.

— И ты, и остальные… — прошептал Грегоровиус, отыскивая свою трубку. — Какая дешевка, боже мой. Мошенничаете с вечностью, расставляете ловушки Небесам, стоите, как псы, на страже у Господа Бога, а у самих бельмо на глазу. Хорошо, что есть один умный человек, который может все назвать своими именами. Астральное свинство.

— Ты мне сильно польстил подобными определениями, — сказал Оливейра. — Доказательство того, что ты уже начал кое в чем разбираться.

— Да уж, я предпочитаю вдыхать кислород и водород в пропорциях, предписанных Господом. Моя алхимия не столь хитроумна, как ваша; единственное, что меня занимает, — это философский камень. Крошечная крепость рядом с твоими ловушками, сортирами и онтологическими изысканиями.

— Давно мы так славно не болтали на метафизические темы, а? Такое уже не назовешь разговором друзей, скорее это диалог двух снобов. У Рональда, например, такие вещи вызывают ужас. А Этьен не выходит дальше солнечного спектра. А с тобой здорово получается.

— На самом деле мы могли бы остаться друзьями, — сказал Грегоровиус, — если бы в тебе было хоть что-то человеческое. Подозреваю, Люсия говорила тебе об этом не раз.

— Да просто каждые пять минут. Вы только посмотрите, что могут сделать люди из слова «человеческое». Но Мага, почему же она с тобой-то не осталась, ведь ты так и светишься человечностью?

— Потому что она меня не любит. Такое бывает и с человечными людьми.

— И она собирается вернуться в Монтевидео, чтобы снова окунуться в ту жизнь, которая…