Игра в классики

Рокамадур, теперь я знаю, что ты — это как зеркало. Ты спишь или рассматриваешь свои ножки. А я будто держу зеркало и верю, что это ты. Нет, не верю, я пишу тебе, потому что ты не умеешь читать. Если бы умел, я бы не стала писать или написала бы что-нибудь не очень важное. Когда-нибудь я, наверное, напишу тебе, чтобы ты вел себя хорошо или чтоб одевался теплее. Кажется невероятным это «когда-нибудь», Рокамадур. Сейчас я пишу, будто смотрю в зеркало, и мне то и дело приходится вытирать палец, потому что он мокрый от слез. Почему, Рокамадур? Не потому, что мне грустно, твоя мама такая растяпа, у меня убежал борщ, который я варила для Орасио; ты знаешь, кто такой Орасио, Рокамадур, это сеньор, который в воскресенье принес тебе плюшевого зайчика и все время скучал, потому что мы с тобой разговаривали, а он хотел вернуться в свой Париж; а когда ты заплакал, он показал тебе, как зайчик умеет шевелить ушами; в тот момент он был так прекрасен, Орасио я имею в виду, когда-нибудь ты поймешь, что я хочу сказать, Рокамадур.

Рокамадур, глупо реветь из-за того, что борщ убежал. Теперь вся комната в свекле, Рокамадур, ты бы так смеялся, если б это увидел, весь пол в свекле и в сметане. Конечно, я все успею убрать к приходу Орасио, но сначала я должна написать тебе, сидеть и реветь ужасно глупо, кастрюли остывают, они похожи на нимбы святых на фоне окна, и даже не слышно девушку с верхнего этажа, которая целый день напролет напевает «Les Amants du Havre».[393] Как-нибудь останемся с тобой вдвоем, я тебе ее спою, вот увидишь. Puisque la terre est ronde, mon amour t’en fais pas mon amour, t’en fais pas…[394] Орасио насвистывает ее по вечерам, когда пишет или рисует. Она тебе понравится, Рокамадур.

Обязательно понравится, Орасио сердится, когда я говорю о тебе, он говорит, я совсем как Перико, в Уругвае-то все по-другому. Перико — это тот сеньор, который тебе ничего не принес, когда пришел к нам, но все время говорил о детях и о детском питании. Он знает кучу всяких вещей, когда-нибудь ты станешь очень уважать его, Рокамадур, и будешь очень глупым, если станешь уважать. Если станешь, если станешь уважать его, Рокамадур.

Рокамадур, мадам Ирэн недовольна, что ты такой хорошенький, такой веселый, такой плакса, такой крикун и такой писун. Она говорит, что все хорошо, что ты очаровательный ребенок, а сама прячет руки в карманах передника, как это делают некоторые зловредные животные, и это меня пугает, Рокамадур. Когда я сказала об этом Орасио, он так смеялся, он не понимает, а я чувствую — что-то неладно, и хотя таких животных, которые бы прятали руки в карманы, не существует, я все равно чувствую, только не умею объяснить. Рокамадур, если бы за эти две недели я смогла прочитать в твоих глазенках все, что ты чувствуешь, секунда за секундой. Кажется, я буду искать другую nourrice,[395] хотя Орасио рассердится и скажет, впрочем, тебе неинтересно, что он мне скажет. Другую няню, которая говорила бы поменьше, неважно, говорит ли она, что ты злюка, потому что проплакал всю ночь, или что ты плохо ешь, неважно что, но чтобы, слушая ее, я бы не чувствовала зловредности и знала бы, что любые ее слова не причинят тебе вреда. Все это так странно, Рокамадур, вот, например, мне нравится произносить твое имя или писать его, каждый раз мне кажется, что я дотрагиваюсь до твоего носика и ты смеешься, а вот мадам Ирэн никогда не называет тебя по имени, она говорит l’enfant, представляешь, даже не le gosse,[396] а просто l’enfant, будто надевает резиновые перчатки, когда говорит, а может, и надевает, потому и засовывает руки в карманы, а сама говорит, что ты такой миленький.

Есть такая вещь, Рокамадур, которая называется время, оно похоже на живое существо, которое все идет и идет куда-то. Я не могу тебе объяснить, ты еще такой маленький, я просто хочу сказать, что Орасио должен скоро вернуться. Почитать ему мое письмо, чтобы и он тоже что-нибудь написал тебе? Нет, я не хочу, чтобы кто-то читал мое письмо, оно только мое. Это наш с тобой большой секрет, Рокамадур. Вот я уже и не пла-чу, я довольна, но иногда бывает так трудно во всем разобраться, мне нужно столько времени, чтобы понять хоть немного все то, что Орасио и остальные понимают с ходу, но хоть они и понимают все на свете, они не понимают нас с тобой, не понимают, что я не могу забрать тебя к себе, кормить тебя и пеленать, укладывать тебя спать и играть с тобой, они этого не понимают, да, по большому счету, им это и не важно, а вот мне важно, но я знаю только, что не могу забрать тебя к себе, что это плохо для нас обоих, я должна быть одна с Орасио, должна жить с Орасио, должна помогать ему, кто знает, до каких пор, искать то, что он ищет и что будешь искать ты, Рокамадур, потому что когда ты вырастешь, то станешь мужчиной и тоже будешь искать что-то, как последний глупец.