Так-то, Рокамадур: мы тут в Париже, как грибы, растем на лестничных площадках, в темных комнатах, где пахнет плесенью, где люди только и делают что занимаются любовью, а потом жарят яичницу и слушают пластинки Вивальди, курят и разговаривают, как Орасио, и Грегоровиус, и Вонг, и я, Рокамадур, и как Перико, и Рональд, и Бэбс, мы все занимаемся любовью и жарим яичницу и курим, ой, ты даже не представляешь себе, сколько мы курим, сколько занимаемся любовью, стоя, лежа, сидя, на коленях, руками, губами, плача или напевая, а на улице чего только нет, окно открыто настежь, и все начинается с какого-нибудь воробья или капли дождя, здесь так часто идет дождь, Рокамадур, гораздо чаще, чем в деревне, и все ржавеет, и водосточные трубы, и лапки у голубей, и проволока. Из которой Орасио мастерит разные фигуры. У нас совсем мало одежды, только самое необходимое, теплое пальто, пара обуви, которая не промокает в дождь, ходим грязными, в Париже, Рокамадур, все грязные и красивые, постели пахнут ночью и тяжелыми снами, а под кроватью пыль и книги, Орасио засыпает, и книга падает за кровать, а потом мы ужасно ругаемся, потому что не можем ее найти, и Орасио думает, что книги крадет Осип, и вдруг книга появляется, и мы смеемся, книги уже почти некуда складывать, пару обуви и ту некуда поставить, чтобы пристроить на полу хоть что-нибудь, Рокамадур, надо переставить проигрыватель, а куда его переставить, если весь стол завален книгами. Я никак не могу забрать тебя сюда, ты хоть и маленький, но все равно здесь не поместишься и будешь натыкаться на стены. Когда я об этом думаю, мне хочется плакать, Орасио этого не понимает, он думает, я плохая, потому что не забираю тебя, но я-то знаю, что он тебя долго не выдержит. Здесь никто долго не выдержит, даже мы с тобой, здесь, чтобы выжить, надо бороться, таков закон, единственный способ, который стоит того, но это так больно, Рокамадур, это гнусно и горько, тебе бы не понравилось, тебе, который пока что видел только ягняток на лугу да слышал пение птиц, примостившихся на флюгере дома. Орасио считает, что я сентиментальна или что я материалистка и еще не знаю что, потому что я не забираю тебя к себе или потому что хочу забрать, потому что отказываюсь забрать, потому что хочу съездить навестить тебя, потому что вдруг понимаю, что не могу ехать, потому что способна целый час тащиться под дождем, если в каком-то незнакомом районе идет в кинотеатре «Броненосец „Потемкин“» и надо посмотреть его, Рокамадур, пусть хоть весь мир обрушится, ну а если нет никакого дела до всего мира, если больше нет сил выбирать только настоящее, если кто-то распоряжается тобой, словно ты ящик комода, что всегда под рукой, а по другую руку воскресенье, материнская любовь, новая игрушка, вокзал Монпарнас, поезд, необходимость ехать. Я не хотела ехать, Рокамадур, ты ведь знаешь, у тебя все хорошо, ты не грустишь. Орасио прав, я иногда забываю о тебе, но, думаю, придет день, и ты поблагодаришь меня за это, когда поймешь и увидишь, что я должна была оставаться такой, какая я есть. Но я все равно плачу, Рокамадур, и пишу тебе это письмо, потому что не знаю, потому что, может быть, ошибаюсь, может быть, я плохая, или у меня не все дома, или просто дура, не совсем, а немного, но все равно это ужасно, одна только мысль об этом вызывает у меня колики, а пальцы ног будто сами собой начинают расти внутрь, вот-вот туфли порвутся, если я их не сниму, я так люблю тебя, Рокамадур, малыш Рокамадур, зубчик мой чесночковый, я так тебя люблю, сахарный мой носик, деревце мое, игрушечная моя лошадка…
33
«Он намеренно оставил меня одного, — подумал Оливейра, выдвигая и задвигая ящик тумбочки. — Не то из деликатности, не то ловушку подстроил — это как посмотреть. Может, стоит сейчас на лестнице и подслушивает, как дешевый садист. В ожидании кризиса в духе Карамазова или какого-нибудь приступа в духе Селина. Или, за первой рюмкой кирша, плетет свои герцеговинские кружева, а за второй, сидя в заведении Бебера, мысленно комбинирует карты таро и обдумывает, как обставить прибытие Адгаль. Пытка надеждой: Монтевидео, Сена или Лукка. Варианты: Марна, Перуджа. Но тогда ты действительно…»