вернуть себе упущенные возможности.
В то время он выглядел моложе своих лет, одевался
времени я не слышал этого слова, как обедняется язык
как самые элегантные молодые люди, тщательно и вы-
у нас, у креолов, когда я был мальчишкой, у меня было
деляясь на фоне остальных. Он был гладко выбрит, для
больше слов, чем теперь, я читал те же книги, и у меня
него это было показателем верности старшему поколе-
был огромный словарный запас, совершенно, впрочем,
нию, к которому он и принадлежал. Тонкое обхождение
бесполезный,
и веселый нрав были у него как раз в меру и никогда
не переходили в наглую фамильярность или в пустое
тельно была увлечена такой книгой или она служила
тщеславие. Умение вести беседу было его главным до-
тебе трамплином для продвижения вперед, в твои не
стоинством и главным недостатком, потому что, зная,
ведомые страны, чему я напрасно завидовал, тогда как
как прекрасно он владеет разговором, он поддавался
ты завидовала моим походам в Лувр, о которых подо-
зуду красноречия и разбавлял свои рассказы утоми
зревала, хотя ничего мне и не говорила. Так мы при-
тельным количеством подробностей. Иной раз они на-
ближались к тому, что в один прекрасный день должно
чинались с первых же слов и были украшены такими
было случиться, когда ты поняла, что я могу дать тебе
незначительными мелочами, что хотелось умолять, ра-
лишь малую толику своего времени и своей жизни
ди всего святого, сократить повествование. Когда он
рассказывал какую-нибудь охотничью байку (он был
страстным любителем этого дела), проходило столько
я вспоминаю об этом. Но как ты была хороша, когда
времени с момента вступления до момента выстрела,
сидела у окна и пасмурное небо скользило по твоей
что слушатель уже забывал, в чем, собственно, дело и,
щеке, ты сидела с книгой в руках, рот, как всегда, чуть
когда раздавалось «ба-бах», вздрагивал от испуга. Не
приоткрыт, а глаза полны неуверенности. Как много
знаю, следует ли отнести к его физическим недостаткам
времени ты потеряла, ты была всего лишь заготовкой
хроническое раздражение слезных желез, но порой, в
чего-то, чем ты могла бы стать под другой звездой, и
особенности в зимнее время, глаза его были такими потому
обнимать тебя и заниматься с тобой любовью
влажными и воспаленными, будто он долго плакал, ис-
было слишком тонкой задачей, сродни чему-то божест-
ходя соплями и слюнями. Я не встречал другого такого
венному, а я обманывал себя, я впадал в глупое вы-
человека, у которого был бы такой обширный выбор
сокомерие интеллектуала, который думает, что он до-
тонких носовых платков. По этой причине и из-за при-
статочно всего поднабрался и теперь ему все понятно
вычки не выпускать белоснежный лоскуток из правой
(
руки или из обеих рук один мой друг из Андалусии,
тительно сказано). Поднабрался, и теперь ему все по-
добряк и ворчун, о котором я расскажу позже, называл
нятно, смех, да и только, Мага. Слушай меня, я говорю
моего дядю
это только для тебя, только прошу тебя, не говори ни-
Он выказывал мне искреннее расположение, и в
кому. Мага, заготовкой был я, а ты трепетала, чистая
первые дни моей жизни в Мадриде буквально не отхо-
и свободная, как пламя, и еще как река из ртути, как
дил от меня, помогая мне устроиться, тысячу разных
первое пение птиц, встречающих зарю, и как приятно
вещей. Стоило заговорить с ним о семье и вспомнить
сказать тебе это словами, которые ты так любила, ты
что-то из моего детства или какой-нибудь случай с мо-
считала, что они существуют только в стихах и что у
им отцом, как моего дорогого дядюшку охватывало
нас есть на них право. Где ты будешь теперь, где будем
нервное возбуждение, и он с лихорадочным энтузиаз-
теперь мы оба, две маленькие точки в непонятной все
мом начинал перечислять имена великих людей, про
ленной, близко ли, далеко ли друг от друга, две точки,
славивших фамилию Буэно де Гусман,[406]
и, достав носоединяющие линию, которые то произвольно удаляют-
совой платок, он пускался рассказывать мне разные
ся, то приближаются
истории, которым не было конца. Он считал меня пос-
ледним представителем мужского пола в этом роду, бо-
ражение, Мага, ну как ты могла читать такое дальше
гатом на личности, и холил и лелеял меня, как ребенка,
пятой страницы…), мне уже не объяснить тебе, что та-
несмотря на мои тридцать шесть лет. Бедный дядюшка!
кое броуновское движение, разумеется, уже не объяс-
За этими выражениями приязни, которые заметно уве-
нить, однако мы с тобой составляем некую фигуру,