— Гербом и отцовским именем, — сказал он с легким вызовом. Но всякое позерство из его тона исчезло, как не было. Говорил он, несколько запыхавшись, на губе и на лбу блестел пот. — Мой дед дал такую клятву его деду. Князю Белте. Их в одном бою убили.
— Так ты знаешь?
Вместо ответа Домбровский оттянул вверх рукав рубашки на здоровой руке. Все правое предплечье было в следах порезов и укусов — совсем свежих и старых, еле угадывавшихся на коже.
— Адька... с ним бывает. Ему плохо иногда. Тогда только это помогает.
— Только перепаивать его не надо было, он же непривыкший. Он оттого и пошел по лесу бродить. И еще легко отделался.
Мальчишка растерялся:
— Так он из-за этого? А мы не знали...
Я едва не сказал: «Вот будете знать теперь».
Только никакого «теперь» не будет. По меньшей мере, для них двоих.
— Постой-ка! — до меня только сейчас дошло. — Так это ты потому комедию с кровью устроил? Чтоб на эту руку не посмотрели?
— Так... — Он засмущался почему-то. — Она говорит: давай правую! А я же знаю, что там... Увидит — крик подымет...
Вот ведь артисты...
— А можно тоже спросить? Та дама... из совета... ее ведь не Белта?..
— Нет, — сказал я. — Не Белта.
Мы закопали учителя у дороги. Интернат, глухо-черный, спал, закрыв ставни. Но я почти уверен, что слышал шелест платья, когда доставал лопаты из подсобки. От непроверенного источника информации никуда не скроешься.
Ночь совсем загустела; скоро рассвет. Я вынес Домбровскому пакет с едой и одеждой.
— Уходи.
У него лицо затвердело:
— Без Адама не пойду.
— Пойдешь. Через два дня мне придется сообщить об исчезновении учителя. Гарды захотят найти убийцу — ты хочешь, чтоб они и Белту с тобой искали?
— А как же он?
— Белта тоже уедет. Но у него другой путь. Я о нем позабочусь.
Очевидно, Домбровский достаточно знал о нашей крови, чтоб не сомневаться в моих словах. Он кивнул.
— Зачем ты вообще давал ему клятву? Ты же понимал, кто он есть.
Мальчишка подобрался:
— Потому и дал. Он не умрет. Нас перебьют, а его не смогут. А он князь. С соколом на гербе. Если мы ничего не сможем, так Адам сможет.
— Ты соображаешь, что говоришь, Домбровский? И кому говоришь?
Он улыбнулся:
— А что? Вы своих не сдаете, пан директор.
Я не видел, как они прощались. Мне надо было подготовить отъезд Белты, пока не рассвело. Раньше, чем я рассчитывал, — но что делать...
В конце концов он сам явился ко мне в кабинет. Полностью одетый, серьезный.
— Южка ушел, — сказал он, глядя в пол.
— И правильно сделал.
Прямо в кабинете Адам переоделся в белую рубашку с коричневым галстуком, вельветовые брючки и скрипучие кожаные ботинки. Все было чуть велико, но брюки мы подвернули, а ботинки зашнуровали потуже. Вышел вполне добропорядочный остландский ребенок. А в фуражке со значком «юных орлят» — и вовсе картинка.
В кармане его нового ранца лежали документы на имя Адама Грауба, уроженца Дольной Брамы, сына Франца Грауба, цесарского инженера, и Марии Дзыгоевской, швеи.
— Сейчас я разбужу Лину. На рассвете она попросит Никке-молочника взять тебя с собой в город. — Лине бы что-то наплести тому молочнику... но она придумает. — На вокзале купишь билет до Лехтена, оттуда идет прямой поезд до Швянта. В Швянте тебе нужна улица Цесарской Пехоты, дом два. — Я сунул ему в нагрудный кармашек бумажку с адресом и короткую записку. — Там живет Лотта Грауб, отдашь ей записку, она знает, что надо делать. Если по пути будут спрашивать — она твоя тетя, сестра отца, тебя к ней отправили до конца каникул.
— А зачем вам это?
— Ты же сам спрашивал, что я буду делать с бессмертием...
— А вы... тоже?
— Что значит «тоже»? Это ты пока — тоже. А я — уже.
— И тетя Лотта? Она...
— Да. Она нашей крови.
Он водил пальцем по ободку фуражки.
— А что мне у нее делать?
— Жить, Белта. Пока что это главное.
Через два дня я отправил Лину в город заявить о пропаже учителя и двух учеников. К нам снова явились гарды, на сей раз — вместе с начальством. Я выстроил детей во дворе. Черненко, которому я наглядно показал, как воровать у должностных лиц оружие, держался вдалеке и только ненасытно поглядывал на кобуру.
— Ну что, дети? Кто-нибудь что-нибудь видел?
Все угрюмо и нарочито тупо молчали. Только Марыле не терпелось, она все ковыряла землю сандаликом и на начальство смотрела умоляюще.
— Ты что-то знаешь, девочка? Скажи нам...
— Я хотела господину учителю сказать, а он не слушает, — затараторила Марыля. — Я видела ночью, господин учитель Белту разбудил и с собой увел. Наверное, он его забрал, потому что они оба белогорцы.
— Как интересно, — сказал пристав. — А куда они отправились, не знаешь?
— Я слышала, вроде как учитель говорил, что в Дун-Руа поедут. Вроде как друзья там у него... Но я, может, ошиблась, господин пристав, они шепотом разговаривали, а я так-то не подслушиваю...
Дун-Руа. Бывшая столица Эйреанны. В противоположном направлении от Швянта. Молодец, девочка...
— А как же другой воспитанник? Домбровский, кажется...
Все отчего-то посмотрели на Антича. Тот сделал большие глаза. Вместо него заговорил обычно немногословный Грицько Макдиармада: