Игра в классики на незнакомых планетах

Надо идти.

Он не помнит куда и зачем, но надо идти.

— Я... — сказал О’Мэлли.

Теплой она была, теплой и живой, пот чуть поблескивал на висках после танца.

— Мне надо, — пробормотал О’Мэлли. И попятился от нее; выпростался из облаков, из морока, обратно к укреплениям — и вон, к знакомому колокольному звону.

На следующее утро он проснулся в ознобе, но через два дня озноб сошел, только голова звенела, как пустая. Он не разбирал свой чемоданчик и, как обещал, отправился снова в Байлевьог.

На дороге его поджидала девочка с разноцветными глазами. О’Мэлли со вздохом взял ее за руку, и вдвоем они пошли по подмерзшей дороге.

Примечание автора

Этот рассказ — свидетельство того, что автор «переел» ирландской культуры и цивилизации. И захотел сделать Настоящий Ирландский Рассказ. Поэтому здесь вы найдете все: и фениев, и знаменитый Голод, и эксперимент с эшлингом — традиционной ирландской поэмой, где Ирландия является герою в образе женщины, — и, конечно же, существа из Холмов. Песня, которую поет воплощение старушки Эрин, так и называется — «Я устал и одинок», и повествует она о романе простой девушки с фэйри.

Бог любит Францию

Девушке было страшно. Она боялась не ангела. Он был добрый и усталый, с мягким голосом. Больше всего она боялась не понять.

— Я глупая, мессир, — сказала она. — Я не знаю, почему Господь говорил со мной. Не знаю, почему вы говорите. Кто я такая?

Весна напала на Францию без предупреждения. Третьего дня еще лежал повсюду снег и ветер пробирал до самого сердца через одежду, через новую кольчугу. А потом — как ударило, за два дня открылась и зазеленела трава и яркие сорные цветы высыпали на полях, будто оспа.

— Господь тебе доверяет, — сказал ангел. — И ты вовсе не глупа. Глупый не смог бы дойти до короля.

Они сидели на согретом солнцем холме, недалеко от крепостных стен. Вернее, она сидела, а он парил. У стен собиралась армия. Разноцветные штандарты свешивались по жаре, как языки усталых собак.

— Его пути неисповедимы. Мы часто сами не понимаем, чего Он хочет. Но ты поймешь. Я обещаю.

Девчонка глядела на него во все глаза. Семнадцатилетний цыпленок, на голове хохолок, уши торчат — здешний цирюльник не привык стричь женщин

— Мы скоро выступаем, — сказала онa. Без ангела стало пусто.

***

Архангел Михаил, как же. Мишель Ланглуа, главный разработчик «Историко», закрыл программу и снял наушники.

— Все, — сказал он тоном, каким адвокат объявляет клиенту, что прошение о помиловании отклонено. — Она не боится. Готова нас выслушать. Звоните... куда там надо.

— Отлично! — возликовал Браун. — Мы это сделали!

Остальные молчали. О’Кейси встал, достал из холодильника бутылку виски и передал по кругу.

— Если б знать, что мир в самом деле станет лучше, — вздохнула Соколова.

— Не станет, — сказал Израиль Циммерман. Ланглуа узнал в его голосе собственную горечь.

«Господи, — пульсировало у него в голове, — Господи, что я наделал?»

***

В боги он не просился, это точно.

Проект «Историко» начался с обучающей программы, которую студент Ланглуа готовил для диплома. Измените одно событие и просчитайте поворот в истории. А если бы у матери Гитлера случился выкидыш? А если бы Кеннеди не убили в Далласе? Его старый профессор говорил — да не начинайте вы с Гитлера. Чтобы повернуть назад одно незначительное событие, уже требуется куда больше времени, чем дается на диплом.

Ланглуа угробил два компьютера, сидя ночами за подробным алгоритмом. Отсчитываешь от выбранной точки в истории по одному шажку. Ставишь стрелочки, чтобы не потерять ни одного изменения, не промахнуться ни на один вдох-выдох времени. Точка наименьшего влияния — виртуальное вмешательство не заставит прошлое даже еле заметно вильнуть. Точка наибольшего влияния — нажимаешь и меняешь мир. И все это, оказывается, просчитывается. С его, Ланглуа, программой. Даже профессор был под впечатлением.

Диплом он защитил с поздравлением комиссии, но проект с души сбросить не получилось. Сидел в кафе недалеко от Шатле со своим эспрессо-шантилли, передвигал на схемах стрелки. Коллеги на конференциях поджимали губы. Если б хоть одним пальцем тронуть прошлое. Но все знают — путешествие во времени невозможно.

Как оказалось, знали не все.

— Запросто! — сказали в Лаборатории. Не перемещение, конечно, виртуальная проекция. Нужно только довести до конца программу — затем они и обратились к Ланглуа. И если изменить ничего нельзя, то можно нашептать нужным людям на ушко. В идеале по крайней мере — на идеал Лаборатория и работала. Снова началось: бессонные ночи, шантилли по клавиатуре и утра, когда он забывал читать «Монд».