Игра в классики на незнакомых планетах

– Нормально. А Южка говорит, на юге всех сирот зовут детьми луны. Говорит, легенда такая есть.

– Южка твой много чего говорит… только не обязательно его все время слушать. Что вас с ним в лес понесло?

– Это не нас… Это я один пошел. А он искал меня потом.

– Час от часу… Ночью в лесу, знаешь, и на других детей луны можно наткнуться. Здесь так обычно нечисть называют…

– Интересно, – сказал он мне в воротник, – как это… быть нечистью.

– Думаю, не слишком весело…

Я пронес его мимо отблесков костров и приземлил на ступеньки корпуса. Тут горел фонарь, но его жидкий огонек ни в какое сравнение не шел с озарившим все, как днем, лунным светом.

– Что это ты все про нечисть? Никак князя Белту забыть не можешь?

Он сел на ступеньки, обхватил руками колени. Заявил безапелляционно:

– Он испугался.

– Вроде он был не робкого десятка…

– А вы откуда знаете?

– А я все знаю.

Мальчишка облизнул губы и сказал упрямо:

– Испугался. Что попадет во тьму, когда умрет. Только он мог же не умирать…

– Знаешь, – я примостился рядом на ступеньке, – я сам не очень верующий. Но вроде, если душа добровольно уйдет во тьму, она уже не вернется к свету.

– Одна душа! – звонко сказал Белта. – А от него… на нем все княжество было.

– Нечистью быть неприятно. Чтоб жить, придется убивать других. Все время. Думаю, князю этого не хотелось…

Мальчишка пожал плечами:

– Все убивают.

– Ты бы, значит, не испугался…

Он поглядел на меня и помотал головой. Лицо его все еще было серебряно-бледным, словно луна оставила на нем свой отпечаток. На далекой церкви – на полпути от нас к деревне – глухо пробили часы. Отбой.

* * *

На следующее утро Лина и девочки, вернувшись с рынка, сказали, что видели в деревне «ту машину» и знакомую медсестру; велели ждать их в гости.

Марыля, вертевшаяся неподалеку, обрадовалась и побежала к девчачьему корпусу.

Больница в городе – единственная на всю округу. Туда свозят раненых после рейдов по лесам. Крови у них часто не хватает, вот и ездят к нам. Дети у меня давно уже разучились бояться иглы, радуются, когда их оттуда навещают, – оттого что после процедуры получают булки, сахар и даже конфеты, невидаль этакую.

– Кровь брать! – разнеслось по территории. – Кровь брать едут!

– Это их имели в виду ваши крестьяне, когда говорили о вампирах? – поинтересовался Радевич.

Я обернулся и поглядел на него. Прямо.

– Господин учитель. Я понимаю, что вы пытаетесь шутить. И понимаю, что сам слегка… либерален и, возможно, создал у вас неверное впечатление. Но я вас попрошу воздержаться при мне от таких высказываний. Во избежание.

Он, кажется, устыдился.

– Простите, господин директор.

Я послал его собрать младших и умыть, чтоб они хоть отдаленно напоминали человеческих существ.

Приехали они часа через два – две медсестры, приставленная к ним дама из попечительского совета и могучий шофер. Медсестры уже привычно разложили инструменты в медицинском кабинете. Я оставил Радевича наблюдать и увел высокую гостью потчевать к Лине. Если честно, не люблю я созерцать эти процедуры.

Белта, который от сдачи крови был освобожден, занял Марылин наблюдательный пункт, хотя вряд ли мог увидеть или услышать что-то необычное. С дамой-попечительницей разговор у нас всегда одинаковый. Она умиляется деткам, хвалит наш огород, воздух, речку и Линины кулинарные таланты. Я пытаюсь донести до Совета, что детям нужна одежда, учебники и какая-то еда, кроме выращенной на огороде. В ответ мне снова начинают хвалить лес и речку.

– Если б не моя работа, – говорила дама, – я б сама с таким удовольствием сюда переехала! Ну посудите сами, разве можно это сравнить с го…

В этот момент до нас донесся крик. Отчаянный, ненавистный, во все легкие; так кричат люди, доведенные до предела.

– Мало вам? Еще надо, гады? Не хватило? На, берите, вот вам, упейтесь! Пейте, упыри, когда вам уже достанет! Вот вам, пся крев!

Голоса я сначала не узнал – у Домбровского не в привычках было кричать, как истеричная девица. Когда я добежал до кабинета, Радевич уже скрутил его, заломив руку за спину, прихлопнул рот.

Но было поздно, в хор вступил Антич. Теперь он схватил скальпель и не глядя колотил себя лезвием по запястью. На тоскливо-желтый, выскобленный пол кабинета летели яркие капли.

– Вот, берите, залейтесь, курвы, чтоб вы с этой кровью сгнили, чтоб вы…

Этого я сам обезвредил, только искра уже пошла: кто-то тут же подхватил, малышня запищала, девчонки завыли, кто-то еще попытался цапнуть скальпель. Сестричка помладше испуганно вжалась в стену, белая косынка съехала набок. Старшая деловито сгребала со стола пробирки, чтоб не попали под горячую руку.

– Тихо! Тихо, сказал!

Лина в дверях отпихивала прибежавшего на помощь шофера.

– Молчать! Спокойно, я сказал! А ну!

Через пару минут все стихло. Домбровский перестал вырываться, обмяк и уставился в стену. Антича я тоже отпустил. Лина утешала расплакавшуюся малышню. Сестричка отлепилась наконец от стены, но и у нее глаза были на мокром месте. Из-за водительского локтя в дверь протиснулся Белта и стоял молча.

– Да что здесь произошло?