Игра в классики. Русская проза XIX–XX веков

Не удивившись вовсе появлению Мартына, которого он не видел с весны, Бубнов принялся разносить какого-то критика, – словно Мартын был ответственен за статью этого критика. «Травят меня», – злобно говорил Бубнов, и лицо его с глубокими глазными впадинами было при этом довольно жутко. Он был склонен считать, что всякая бранная рецензия на его книги подсказана побочными причинами – завистью, личной неприязнью или желанием отомстить за обиду. И теперь, слушая его довольно бессвязную речь о литературных интригах, Мартын дивился, что человек может так болеть чужим мнением… (241)

Этот второй портрет Бубнова относится к осени (герой не видел его с весны, а лето и начало осени батрачил на юге Франции). У Набокова глухо говорится о некой кампании против Бубнова в прессе – но не о ее причинах. Политическая история, разыгравшаяся вокруг его сменовеховства, в «Подвиге» не упоминается вообще. Герой противостоит Бубнову, потому что оба влюблены в одну и ту же девушку.

Второй набоковский портрет Бубнова стилизован в риторике катастрофы:

Бубнов сидел на постели, в черных штанах, в открытой сорочке, лицо у него было опухшее и небритое, с багровыми веками. На постели, на полу, на столе, где мутной желтизной сквозил стакан чаю, валялись листы бумаги. Оказалось, что Бубнов одновременно заканчивает новеллу и пытается составить по-немецки внушительное письмо Финансовому Ведомству, требующему от него уплаты налога. Он не был пьян, однако и трезвым его тоже нельзя было назвать. Жажда, по-видимому, у него прошла, но все в нем было искривлено, расшатано ураганом, мысли блуждали, отыскивали свои жилища, и находили развалины (Там же).

Наверное, строку о том, что все в Бубнове искривлено и расшатано ураганом, и о «развалинах» мыслительных процессов персонажа надо отнести именно к той политической трепке, которую выдержал – или, скорее, не выдержал – оригинал обоих набоковских портретов. Вырвав себя из своего естественного – элитного парижского – социального контекста, в Берлине Толстой чувствовал себя менее обязанным соблюдать декорум, стал менее разборчив в общении и много пил.

Сам он очень страдал от социальной изоляции, но сделать уже ничего не мог[403]. Он все ждал обещанного журнала; но его роль в Берлине была сыграна, при этом он потерял свой престиж и больше не был там нужен. Оставался отъезд, он тянул, сколько можно, съездил на разведку в мае – и 1 августа 1923 года погрузился с семьей на пароход, идущий в Петроград.

В глубинной структуре «Подвига» возвращение Мартына контрастно сопоставлено с возвращением в Россию не Бубнова, а его прототипа. Соотношение героя и Бубнова описывается повторяющимся мотивом «воровства»: Бубнов «крадет» Соню (на самом деле она сама его вначале предпочитает, а затем отворачивается – возможно, из-за травли), «крадет» сюжет о Зоорландии (созданный Мартыном совместно с Соней, о чем Бубнову рассказывает Соня) и наконец «крадет» галстук в полоску, который видит на Мартыне. Подчеркивается человеческая ненадежность Бубнова: герой чувствует, что, несмотря на свою подчеркнутую открытость, тот далеко не прост. Эти подробности могут только подтвердить прототипичность для Бубнова Толстого, чье двуличие было у всех на виду, а склонность к плагиату показывали многочисленные скандалы и даже суды середины-конца 1920-х, о которых не могла не знать эмиграция.